Воск - [2]

Под утро клубное общество наскучило обеим девушкам. Еще несколько танцев – и звезды вечеринки исчерпали свой запал. Их одолевал сон, придававший каждому движению неуклюжую медлительность. Они начинали трезветь. В их глазах со всех и со всего вокруг слезала яркая краска, под которой все больше проглядывала безобразная унылая ржавчина.

– У вас все в порядке? – поинтересовался проходивший мимо Сергей.

На его загорелом лице застыла тревога. Как жаль, что он был геем, иначе бы одна из них давно уже прибрала его к рукам.

– Угу… – протянула Вика.

В это время Лиза упорно тянула ее к выходу. Не замечая сломанного каблука, она все никак не могла сообразить, почему хромает. Лишь каким-то чудом ей удавалось избежать позорного падения.

Парень запротестовал: ни одна из них не могла сесть за руль. Зрачки обеих чернели бездонными дырами, выдавая полную отрешенность от реальности.

– Какие еще права? – икая, спросила Вика. – Как отнимут, так и отдадут.

Она махала перед собой распахнутым клатчем, из которого торчали ее документы. Упрямство пьяных девиц было непробиваемым. Парень помог Вике закрыть сумку и смиренно отступил. В конце концов, не мог же он приковать их цепями к барной стойке.

* * *

Лиза очнулась от воспоминаний, снова услышав голос таксиста.

– Конечная, – сострил мужчина, указывая пальцем на дом, к которому подъехали.

Девушка полезла за кошельком в сумку, но вдруг поняла, что приехала по совершенно другому адресу. Нет, нет. Только не сюда и не теперь.

Когда-то в другой жизни она жила здесь со своей семьей. Ее мать и отец были знаменитыми высокооплачиваемыми юристами, положившими на алтарь карьеры все свое время. Их постоянно не было дома, а из садика маленькую Лизу забирала нянька, которую девочка видела чаще, чем родителей-трудоголиков. Логично предположить, что после школы Лиза поступила на юридический факультет, хотя меньше всего на свете хотела идти по стопам предков. Вместо того чтобы вникать в тонкости юриспруденции, она предпочитала изнурительные репетиции в одной из лучших танцевальных студий города. К двадцати одному году Лиза несколько раз становилась чемпионкой по спортивным танцам и не собиралась останавливаться на достигнутом. Увы. Родители хоть и мирились с ее увлечением, но не были от него в восторге. Словно наперекор им девушка все сильнее стремилась к танцам, прогуливая занятия и предпочитая им репетиции в студии. Наконец в их почтовый ящик положили уведомление об отчислении из вуза. И это на пятом курсе! Скандал, который устроили ей дома, она запомнила на всю жизнь. Тогда она четко поняла, что родители видели в ней лишь продолжение собственных успехов и не хотели признавать, что у их дочери есть свои мечты и свои жизненные планы. В тот же день, собрав вещи, Лиза ушла из дома. Увидев пустые шкафы в комнате дочери, родители отказались от нее навсегда.

– Поехали отсюда, – попросила Лиза, вспомнив, что давно живет не здесь, а в маленькой однушке на окраине города, которую она снимала уже несколько лет, устроившись работать тренером спортивных танцев в ту же студию, где упорно оттачивала свое мастерство в качестве ученицы.

Машина тронулась, и на смену нечаянным воспоминаниям вновь пришли мысли о той ночи, когда они с Викой возвращались домой из клуба.

* * *

Темнота начала ленивое отступление. На сонную трассу, по которой несся белый ауди, выползла одинокая уборочная машина, похожая на огромную улитку – чудовище мезозойской эры. Ее шум нарушал идиллию зарождающегося утра. Пьяные девушки в ауди хохотали, обсуждая пережитую тусовку. Им было слишком весело, чтобы обращать внимание на правила дорожного движения. От смеха и желания поскорее лечь спать, Лиза часто закрывала глаза и вовсе не следила за тем, как Вика ведет машину. И что? Кого может волновать их неосторожность?

Вика круто свернула на очередном повороте. Уборочная машина шипела и упрямо ползла вперед. Лиза вскрикнула, заметив, что они несутся прямо по встречной. Вика вывернула руль до упора, но их ауди так и не успел вернуться на свою полосу. Монотонное шипение шлангов заглушил пронзительный хлопок, словно кто-то невидимый выстрелил из гигантского ружья. Грохот столкнувшихся машин было слышно за километр. Треск пластмассы и адский скрежет металла еще несколько секунд сотрясал сырой утренний воздух. Лобовое стекло вдребезги. Затем гробовая тишина. Только дым и дорожная пыль. Ослепляющий свет оранжевых мигалок осветил страшную картину. В ауди выжила только одна.

* * *

Долгие месяцы реабилитации понадобились Лизе для того, чтобы начать самостоятельно вставать с постели. Когда ее, наконец, выписали, она поклялась, что ноги ее больше не будет в больничных палатах, при воспоминании о которых ее начинало тошнить. Слишком долго она провалялась на жесткой казенной койке, неспособная даже на то, чтобы самостоятельно справить нужду. Тихой ненавистью она ненавидела тех, кто каждое утро подставлял ей под зад холодную утку, не удосуживаясь при этом даже отвернуться.

Очутившись дома, она мечтала потерять память и забыть те страшные и между тем унизительные часы своей жизни. Однако собственная память оказалась еще той стервой. Приходилось считаться и с длинным диагнозом, который, не вдаваясь в медицинские подробности, можно было запомнить как «спинальная травма». Поставив его, врачи не предполагали, что она вскоре выкарабкается. При таких травмах редко кто выживал и при этом не оставался инвалидом. На удивление специалистов, упрямая надежда на возвращения к танцам позволила Лизе довольно быстро идти на поправку, хотя до полного восстановления было еще очень-очень далеко.