Восхождение в Согратль - [30]

быть частью именно этого целого. Именно этого исторического проекта. А какой проект осуществляет нынешняя Россия? Наиболее успешно — проект обогащения транснациональных элит. Каких же результатов мы ждем? При таком подходе регрессия — стремление обособиться или даже совсем избавиться от центра — неизбежна. И если политика правящей элиты не изменится… «Управляемый хаос» легко превратится в «неуправляемый», а неуправляемый хаос тем и отличается от революции, что убивать будут не сильных мира сего, создавших себе состояние и силу из преступлений, которым несть ни числа, ни имени, а всех подряд. Прежде всего — друг друга. Стравят русских с кавказцами, — а сами отчалят кто куда. Ну, а мы в этом неуправляемом хаосе останемся…

Вот какова общая картина. Рано или поздно мне все равно пришлось бы о ней рассказать. А теперь представьте несколько очень мужественных людей, которые улаживают ситуацию, решают ее миром, несмотря на окружающую мерзость, берут под защиту каждого земляка, каждого отдельно взятого человека — и вы поймете, что такое Согратлинское общество. Если бы у нас в центральной России образовалось такое — оно бы не смогло существовать: его бы просто задавили, завалили просьбами и жалобами — так давно и безнадежно разошлись пути власти и народа. Почему я и говорю: Согратль…

Ахмед продолжал рассказывать:

…В первую очередь человек должен защищать себя, свою семью, окружение, родственников, близких. Потом своих односельчан. И дальше: в первую очередь, должен быть у меня в семье порядок. Во вторую очередь, должен быть в моем обществе согратлинцев порядок, должен быть в моем районе порядок, должен быть порядок в Дагестане, должен быть порядок в России. Это неотрывно одно от другого.

— Значит, вы действуете в рамках Конституции, уголовного закона?

— Только в рамках закона. Мы отстаиваем право своих людей жить достойно, иметь работу, исповедовать ту веру, которую они хотят. При том что это не противоречит законам и Конституции России.

— Тогда у вас должно быть немало врагов.

— Их немало.

— И что делать?

— В каком смысле? Ведь я уже объяснил… — несколько ошарашенно проговорил Ахмед. — То, что мы делали, то и будем делать. Расскажу один случай. Я в этом доме как раз находился, отдыхал один, когда здесь, в Гунибе, брали одного террориста фактически мировой известности — Вагабова. Был обстрел, целая спецоперация была, сожгли дом того, к кому он приехал, много шума наделали.

Но как только Вагабов был убит, послали несколько машин в Согратль с омоновцами — начали обыски. Мы услышали это, когда уже начались приводы. Что мы сделали? Быстренько направили сюда адвоката, а на следующий день я приехал с одним милицейским полковником в отставке прямо в районное отделение милиции. Попросил встретиться с нами прокурора. Прокурор был из другого района, оказался очень порядочный человек.

Мы говорим: «Уважаемый прокурор, вот опять пущены списки, которые в свое время уже были нами опровергнуты. Списки, шитые белыми нитками. А милиции было доложено, что Вагабов перед тем, как поехать в Гуниб, был в Согратле, заходил в мечеть, проповеди какие-то делал». Мы прямо спросили: «Кроме слухов, есть у вас информация о том, что согратлинцы в чем-то виноваты?». — «Нет». — «Милиция, что вы имеете против согратлинцев?». — «Ничего». — «Ничего — так оставьте общество в покое, друзья. Нам, согратлинцам, не нужны нарушители. Мы в этом смысле — ваши помощники и коллеги, уважаемые руководители спецслужб. Если у нас там есть кто-то, вы скажите — что он нарушает и что делает противоправное. Мы пойдем к нему, сделаем внушение. Не поймет — скажем его братьям-сестрам. Не поймет — скажем его родителям. Не поймет — скажем главному человеку его уважаемого тухума (рода). Не поймет — приведем лично сюда, скажем: посадите его по закону. Если нарушителей нет, не надо шельмовать общество».

Но мы на этом не остановились. Поехали в Согратль. В администрацию. Собрали людей. В том числе тех, которых они называют «неблагонадежными». Спрашиваем: «Был этот человек, Вагабов, здесь?». — «Не был». — «Были ли какие-нибудь проповеди от него?». — «Не было». — «Были ли какие-нибудь нарушения у людей, которых уже начали обыскивать?». — «Не было». — «Что было?». — «Пустили слух». — «Кто пустил слух?». — «А вот, эти женщины». Я говорю: «Ты, женщина, уважаемая глава администрации… По нашим законам, клевета — это нарушение закона. За это можно и под суд. И если вы будете такие вещи делать, мы в суд подадим». И они притихли. Хотя я знаю — терпеть нас не могут. Но если бы я этот вопрос так оставил? Сегодня будут обыскивать, завтра — приводить, послезавтра — сажать. Почему здоровый, мыслящий человек по желанию этих мерзавцев должен сидеть?..

Я выкурил на крыльце сигарету и вернулся в дом.

Телевизор в гостиной работал, Ахмед заснул напротив, даже не сняв очки. Что-то детское было в его круглом лице, в склонившейся набок большой голове…

Я чувствовал себя, как человек, которому крикнули: «лови»! И я поймал. Поймал что-то необъятное. О чем я даже не знаю, как рассказать. Во всяком случае как-то надо без пафоса. Потому что чего-чего, а пафоса нет в этих людях. Хотя они реально рискуют жизнью. Были времена, когда на всю верхушку общества пришел донос в ФСБ: работает, мол, под видом гражданского общества настоящая антиконституционная организация… Имена, фамилии, должности. Случись что — и никто бы не стал даже искать: куда делись?