Восхождение Рэнсом-сити - [29]

VI. Мариэтта и Гольда

Мариэтта – это наша лошадь. Мне ничего не известно о ее родословной, а свои политические взгляды она держала при себе. Гольда – тоже лошадь, обладавшая невероятным упрямством, заставлявшим меня думать, что она связалась бы со сторонниками профсоюзов, покажи я ей большой город. Мариэтта была бурой масти. Я купил ее в Мелвилле у кривозубого торговца. Гольда была пегой, я купил ее на ферме к югу от Раздрая после того, как предыдущую лошадь застрелили. Обе были неплохими лошадьми. Ни одна не пережила Уайт-Рок. Насколько я знаю, они были обычными лошадьми, и у них не было секретов. Хотя кто знает, что важно для лошади?

VII. Старик Харпер

Не люблю говорить о других дурно, но старик Харпер был порядочным мерзавцем. Это был человек среднего роста, крепкий, широкоплечий, и еще он мог, если придется, отвесить удар. Он носил грязно-бурый плащ, под которым виднелись серая рубашка, клок седых волос на груди и могучая шея с парой белых шрамов. Лицо у него было бледное или в красных пятнах – иногда и то и другое сразу, – а нос слегка свернут набок. В еще густые волосы он втирал масло. Иногда ходил с палкой, а иногда без. Часто казалось, что он преувеличивает свою дряхлость и хромоту, то ли чтобы сбить с толку врагов, то ли из-за дурного характера. Мне всегда казалось, что я где-то видел Харпера раньше, но не мог вспомнить где.

Было заметно, что в молодости Харпер был красив. Этим, однако, нельзя было объяснить его невероятную желчность. Старик вел себя словно человек, пожертвовавший слишком многим и ожидавший получить взамен весь мир, но оставшийся ни с чем. Сначала я предположил, что он прогоревший делец, но, когда узнал его получше, не мог даже представить, что он когда-либо зарабатывал честным трудом. Мистеру Карверу не нравился старик Харпер, а старику Харперу не нравился мистер Карвер. Большую часть времени у старика ни для кого не находилось доброго слова. Из его уст слово «профессор» могло прозвучать, как худшее оскорбление. Но бывали и редкие дни, когда старик был само добродушие, звал меня покурить и подолгу шел рядом, сыпля шутками и рассказывая о сражениях, случившихся еще до моего рождения, и вел себя так обаятельно, что можно было забыть все прошлые оскорбления и угрозы. Не знаю, чем были вызваны такие перемены, и подозреваю, что не знал этого и Харпер.

Он скупал все газеты, что видел, и первым делом прочитывал новости о преступлениях, затем о чудесах, потом деловые и, наконец, словно все это время собирался с силами, читал сводки с фронта. У него были достаточно категоричные взгляды на большинство политических проблем – он считал, что все политики либо воры, либо болваны, если только речь не шла о том, что касалось войны между Стволами и Линией: тут он лишь качал головой и говорил, что это слишком сложный вопрос. Детей старик пугал, но был с ними щедр. Его взгляд был способен устрашить мужчин вдвое крупнее и вдвое моложе, чем он, и в сто раз пьянее. Я сам это видел. Харпер говорил с собаками так, словно ожидал от них послушания, и иногда его добивался, а иногда нет. Воровал он бездумно и часто. Всегда носил с собой оружие, часто не на виду, а охотился искусно и беспощадно.

Харпер всегда был начеку и редко спал. Как я уже говорил, иногда по ночам он со всех ног убегал в лес, испугавшись совы, грызуна, шумевшего в деревьях ветра, луны или бог знает чего еще. Он видел угрозу в следах животных, а в городе ему всякий раз казалось, что люди постоянно наблюдают за ним и делают какие-то записи. Старика завораживали знаки присутствия Племени, и иногда, когда он думал, что холмовики где-то поблизости, то уходил в чащу или поднимался на холм и оставался стоять там в нетерпении, словно ожидая ответа на тревожившие его вопросы. Когда ничего не происходило, старик возвращался хмурый, полный ярости. Иногда я не видел Харпера день или два, словно он решал идти своей дорогой, но затем старик находил нас снова, точнее, находил мисс Харпер, а я был довеском к ней.

– Почему вы всегда возвращаетесь? – спросил я его однажды. Вопрос был продиктован лишь любезностью, и я не ожидал получить ответ, но, похоже, у старика было благостное настроение.

Он покачал головой и ответил:

– Кто-то должен не давать мне сойти с истинного пути. Я слишком слаб для того, чтобы держать себя в руках. Я плохой человек, Рэнсом. Если бы не проклятое нытье этой бабы…

– Что вы имеете в виду?

– Не лезьте не в свое дело, профессор.

Возможно, вы помните рассказ о девятифутовом гиганте в медвежьей шкуре, появившемся в Карнапе с трофеями из костей холмовиков на поясе и двумя похожими на волков собаками у ног и не заплатившем за завтрак. Я в жизни не видел, чтобы взрослый человек так пугался чего-то, как старик Харпер того рассказа. У него появился интерес к предсказаниям, он скупал обереги и иконы во всех городах, где они продавались, ловил кроликов и пытался гадать по их внутренностям о передвижении своих врагов. Я спросил, что это за враги, а старик ответил, что главная тайна Вселенной заключается в том, что все, кто ее населяет, и есть враги. «Можете записать эту мысль, профессор, и назвать ее своей, если хотите». В Манселе совершенно безумный хиромант сказал Харперу, что он должен остерегаться путешествий по рекам и зеркал, и все оставшееся путешествие старик опускал шляпу на глаза всякий раз, как проходил мимо зеркала. Впоследствии его состояние усугубилось, и он начал проделывать то же самое возле окон, водоемов и даже рядом с людьми в очках.