Восхождение - [9]

Под влиянием всего пережитого и увиденного, приехав домой, я вновь перечитала «Мать-мачеху». Перечитала и совсем по-другому восприняла содержание романа. Поразили слова главного героя – Мити Золушкина: «Если я когда-нибудь покончу с собой… то это случится только в апреле, самом страшном месяце года». Напомним, Митя Золушкин – это альтер-эго самого автора. Что означали эти слова? Совпадение ли они, или проявление неумолимых законов судьбы? Не потому ли дядя Володя считал апрель роковым, что этот месяц более других принимает на себя Пасху, а вместе с ней неделю страстей Господних, в которую и был распят Иисус Христос? В апреле же, когда обнажается земля, а в воздухе все настойчивей ощущается близкий расцвет природы, Владимир Алексеевич по обычаю начинал скучать по своему Алепино. Будто конь, закусивший удила, он буквально мучился и, спешно завершив неотложные дела, уже в мае приезжал в свое обетованное, незабвенное Алепино. Еще в Москве, в преддверии поездки, начинал мечтать пройти по горе от села до луга, прочистить палочкой ручеек в талой воде. Мечтал взять в руку рыхлого снега, зернистого, словно крупная соль, полными легкими вдохнуть запах чудной талой воды…

В начале апреля 1997 года он возвратился в Алепино навсегда. После памятного отпевания в храме Христа Спасителя траурный кортеж сразу направился на его родину. Здесь на сельском кладбище, рядом с могилами своих родных, писатель и завещал похоронить себя. «Если вы иногда будете вспоминать и думать об Алепине, а главное вспоминать и думать о нем тепло, как о хорошем добром знакомом, то больше мне ничего и не нужно». Так с любовью о селе и без какой-либо гордыни о себе самом говорил Владимир Алексеевич.

Для прощания с односельчанами и земляками-владимирцами гроб с телом писателя установили возле родного ему дома. Стоял холодный весенний день, а на вековых липах, как бы в тон скорбной процессии, кричали милые ему грачи. Сказано было много хороших, добрых слов… Почти все выступающие называли его гордостью русской литературы. Тогда же, в тот печальный день всем стало ясно, что на карте литературной России появилось еще одно дорогое место.

Я рада, что сегодня день рождения писателя – 14 июня сопровождается на его родине Солоухинскими чтениями. Даже в далекой Австралии годовщина смерти писателя была отмечена созданием общества русской словесности имени В. Солоухина. В этот же день в 2000 году на могиле установили большой крест из черного мрамора. В тот день я добавила к могиле дяди Володи земли, что загодя привезла с могил его любимых братьев – моего отца и Николая Алексеевича. Родная земля как бы вновь соединила их.

В Москве живет супруга Владимира Алексеевича – Роза Лаврентьевна, иногда выступающая в различных изданиях со своими воспоминаниями о муже и его литературном окружении. Касательно некоторых из ее впечатлений о быте, свычаях и обычаях в алепинском доме Солоухиных, с которыми она поделилась недавно в одном известном журнале, отмечу, что они носят характер сугубо личной ее оценки. Но, несмотря на высказанное, считаю вклад супруги Владимира Алексеевича в популяризацию его произведений большим. Чего стоило только ей участие в выходе в свет 10-томного Собрания сочинений В. А. Солоухина.

Семен Шуртаков Он шел по родной земле

1

Владимир Солоухин…

Упомянет ли кто в разговоре, сам ли, как вот сейчас, напишу это имя-звание – сразу встает в памяти одна незабываемая картинка. Встает ясно, зримо, хотя и давненько это было – еще в середине прошлого века, а если более точно: в начале августа 1946 года.

Я вижу себя в узком коридоре Литературного института внимательно читающим вывешенный на доске объявлений список абитуриентов, успешно выдержавших творческий конкурс. А когда, в конце списка, углядел и свою фамилию, за спиной послышалось:

– Ну что, флотскай, прошел?

Я обернулся. Рядом со иной стоял высокий русоволосый парень в туго перехваченной солдатским ремнем гимнастерке со следами недавно снятых погон. Я и сам еще не успел расстаться с полосатой тельняшкой, всего лишь месяц назад демобилизовавшись с Тихоокеанского флота. Это был первый послевоенный набор в Литературном институте.

– Я тоже, вроде бы, значусь в этом списке, – пробежав его глазами, сказал парень. – Так что давай знакомиться, будем вместе грызть гранит науки.

Я спросил у парня, откуда у него такое же, как у меня, нижегородца по рождению, круглое «о» (что, флотскай, прошел?) – не земляки ли мы?

– Я – володимерский, – в тон мне ответил он с улыбкой. – Нас разделяет всего лишь речка Клязьма, так что, считай – самые близкие земляки…

Такой была наша первая встреча с Владимиром Солоухиным. И как знать, не то ли самое близко-родственное оканье и послужило отправной точкой к возникновению нашей взаимной симпатии друг к другу. А уж потом все пошло само собой: мы и в учебной аудитории сели с ним за одну парту, и наши койки в институтском общежитии оказались рядом, в одной тумбочке держался и хлеб, который был тогда еще по карточкам. Разве что в творческих семинарах мы занимались врозь: Володя у поэта Владимира Луговского, я – у прозаика Константина Паустовского.