Восхождение - [31]
- Ах, даже так! И непременно спьяну?
- Ну, значит, все-таки не Сатана из преисподней прилетал, а некто, кого страшатся люди, даже боги?
- О, Феб! В кого ты превратил Эрота пророчеством своим?
Аристей, схватывая новую мысль:
- Иль он предвидел, как в мире христианском первосущность Эрота претерпеет измененья?
Леонард с интересом:
- Он в мире христианском Люцифер? Не мог поверить я!
- Скажи, как Эста?
- Упавши с крыши, я унесся в гневе, низринутый, казалось, в самый Ад. Бог весть, когда, вернувшись, я зашел к Ефимовне. Но Эсты не застал. Записку от Дианы мне вручили. - Показывает.
Аристей читает: «Ради всего святого, если это для вас не пустой звук, прошу оставить в покое Эсту. Когда она придет в себя и ежели пожелает объяснений от вас, я дам вам знать. Диана».
Леонард в тоске:
- Свиданье символическое было задумано. Но Эсту увезли! С отчаянья унесся я куда-то и вижу вдруг ее в окне мансарды…
Старушка приняла за Сатану!
И Эста испугалась с нею, словно я превратился тут же в Люцифера!
Аристей, утверждаясь в своей догадке:
- Эрота первосущность претерпела метаморфозы в мире христианском. Ты Люцифер, мой друг, не Сатана, ведь это темное начало, зло, в тебе же свет, как от Венеры в небе!
Леонард с сомнением:
- Но Люцифер-то вы, я Ариман, так по природе и Эрота будет…
Аристей, рассмеявшись:
- То христианская традиция, а есть классическая, да еще, ты знаешь, ренессансная, - не станем мы замыкаться ни в одну из них. Но мне пора. Увидимся еще.
Леонард, задумываясь о новой напасти, в какой оказался:
- Я рад, что вы вернулись. Буду вашим я спутником, как бес растленья, или сам Люцифер, несущий свет познанья…
Аристей церемонно раскланивается и уходит.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
1
Дом Легасова. Кабинет. Легасов, входит Аристей.
- Ах, это вы! Нетрудно вас узнать. А говорят, какой-то англичанин из Индии, с кем я веду дела.
Аристей деловито:
- С какой бы стороны ни подойти, у нас есть общие дела, выходит. Приветствую я вас, мой компаньон!
- Боюсь, обрадовать мне нечем вас.
- Лишен я прав и состоянья, да? Но вы-то процветаете, надеюсь. Поговорим однако о делах мы позже. Как Диана?
Легасов важно:
- Что Диана?
- Здорова?
- Так себе. Благодарю.
- А Эста?
Легасов, оживляясь:
- Не слыхали?
- Что такое?
- Беднажка! Боже! Все Эрот, Эрот. Да ныне все у нас перевернулось… Эротика туманит всем мозги. Ну, это понимаю. Но свихнуться такой хорошенькой - на этом самом?
- Скажите толком, что еще случилось?
Легасов, выйдя из-за стола:
- Представьте: в кабачке с его угаром дается представленье о Психее, все ищущей Амура по столетьям и странам, - есть у нас такая пьеска.
Как водится, ей нужен идеал, какого на земле и не бывает. Романтика с эротикой в придачу.
В разгаре представленья входит в зал гречанка в белой тунике из шелка, в сандалиях, в плаще пурпурном, словом, красавица, богиня красоты со взором неземным, - все замерли в испуге словно, в сладостном волненьи.
Она же спрашивает, как нарочно, не видел ли Эрота кто? И в слезы! Идет, пошатываясь от конвульсий, от встрясок в теле, будто бы пьяна, уж явно не в себе.
И смех, и ужас по залу пронеслись: «Психея! Боже!» И шутки, и аплодисменты с «Браво!»
Она ж в испуге пригрозила местью Эрота за обиды ей, Психее, в гримасах диких в бешенство впадая.
Там оказался, к счастью, наш знакомый, он дал нам знать и Эсту сам привез, притихшую от слабости и боли - не тела, а души в ее тревогах, что вынести, пожалуй, тяжелей.
Аристей, вздохнув:
- Позвольте свидеться мне с Эстой.
- Нет. Я б не желал, чтоб вы искали встречи с Дианой тоже.
- Понимаю вас. Но все же свидеться я должен с ними. От них узнаю, как мне быть, что делать.
Легасов, вынимая часы:
- Простите, все дела. Мне надо ехать.
Выходят из кабинета; на площадке лестницы Эста. Взглянув на Легасова, Аристей раскланивается.
Эста, рассмеявшись:
- Не уходите, Аристей! Диана и я, вы знаете, мы рады вам.
Легасов поспешно уходит.
- Вестей от вас мы долго не имели. Боялись худшего.
Входят в гостиную.
- Диана в церковь вдруг зачастила; мы молились Богу о всех, кто страждет в тюрьмах и скитаньях.
- Скажите, Эста, что случилось с вами по вашему, конечно, разуменью?
- Боюсь, вступила я в игру Эрота всерьез, ну, и попалась, как девчонка, на радость Сатане, как говорится, - с откровенной улыбкой. - Да вы с Дианой не скучали, а?
Нет, нет, шучу; на языке все гадость двусмысленная вертится и пуще, как будто вывалялась вся в грязи. - Выбегает в смятеньи.
Аристей, достав блокнот с брелком:
- Ну, что такое?
Даймон шепотом:
- Можешь ты спасти Психею, воссоздав чудесный образ.
- Но почему Психею, а не Эсту?
- Нет, девушку спасти уже нельзя, в безумье впав, она Психеей стала, и этот образ, как спасенье, ей.
Аристей усомнился:
- Как мой рисунок может воссоздать и плоть, и кровь, и память поколений?
Даймон рассудительно:
- Гармония частей дает эффект, - как в жизни, и в искусстве, - красоты, феномен, как в цветке, материальный и эстетический, уже духовный, что в идеале образ человека, из света сотканный его венец.
- Так, это личность проступает в свете, как на картинах, и она жива? Что если, как принцесса?
- Опыт, знаешь, не завершен. Но спящая принцесса, как «Спящая Венера» Тициана или Джорджоне, что-то ведь и значит? - Замирает с возмущенным видом.
Киноновелла – это сценарий, который уже при чтении воспринимаются как фильм, который снят или будет снят, при этом читатель невольно играет роль режиссера, оператора или художника. В киноновелле «Солнце любви» впервые воссоздана тайна смуглой леди сонетов Шекспира. (Сонеты Шекспира в переводе С.Маршака.)
Истории любви замечательных людей, знаменитых поэтов, художников и их творений, собранные в этом сборнике, как становится ясно, имеют одну основу, можно сказать, первопричину и источник, это женская красота во всех ее проявлениях, разумеется, что влечет, порождает любовь и вдохновение, порывы к творчеству и жизнетворчеству и что впервые здесь осознано как сокровища женщин.Это как россыпь жемчужин или цветов на весеннем лугу, или жемчужин поэзии и искусства, что и составляет внешнюю и внутреннюю среду обитания человеческого сообщества в череде столетий и тысячелетий.
Книга петербургского писателя, поэта и драматурга Петра Киле содержит жизнеописания замечательнейших людей России – Петра I, Александра Пушкина, Валентина Серова, Александра Блока, Анны Керн - в самой лаконичной и динамичной форме театрального представления.В книге опубликованы следующие пьесы: трагедия «Державный мастер», трагедия «Мусагет», трагедия «Утро дней», комедия «Соловьиный сад», весёлая драма «Анна Керн».
В основе романа "Сказки Золотого века" - жизнь Лермонтова, мгновенная и яркая, как вспышка молнии, она воспроизводится в поэтике классической прозы всех времен и народов, с вплетением стихов в повествование, что может быть всего лишь формальным приемом, если бы не герой, который мыслит не иначе, как стихами, именно через них он сам явится перед нами, как в жизни, им же пророчески угаданной и сотворенной. Поскольку в пределах этого краткого исторического мгновенья мы видим Пушкина, Михаила Глинку, Карла Брюллова и императора Николая I, который вольно или невольно повлиял на судьбы первейших гениев поэзии, музыки и живописи, и они здесь явятся, с мелодиями романсов, впервые зазвучавших тогда, с балами и маскарадами, краски которых и поныне сияют на полотнах художника.
"Первая книжка стихов могла бы выйти в свое время, если бы я не отвлекся на пьесу в стихах, а затем пьесу в прозе, — это все были пробы пера, каковые оказались более успешными в прозе. Теперь я вижу, что сам первый недооценивал свои ранние стихи и пьесы. В них проступает поэтика, ныне осознанная мною, как ренессансная, с утверждением красоты и жизни в их сиюминутности и вечности, то есть в мифической реальности, если угодно, в просвете бытия." (П.Киле)
Телестерион — это храм посвящения в Элевсинских мистериях, с мистическим действом, в котором впервые обозначились, как и в сельских празднествах, черты театра Диониса. Это было специальное здание в форме кубического прямоугольника, почти как современное, с большой сценой и скамейками для небольшого числа зрителей, подготовленных для посвящения. В ходе действия с похищением Персефоны и с рождением ее сына от Зевса Дионис отправляется в Аид, за которым спускаются в катакомбы под сценой зрители в сопровождении факельщиков, с выходом под утро на берег моря.