Восход Черной Звезды - [25]

Кастор кивнул.

— Но вы не уверены, сработаетесь ли вы с ним, сумеете ли приспособиться к его сумасшедшим выкрутасам, не так ли? Не тревожьтесь напрасно. Сейчас баланс его личности нарушен. Каждый раз, когда появляется новичок, они ссорятся… такая идет грызня, ужас! Но потом все возвращается на круги своя. — В приемную вошел служитель из факультетского клуба, и секретарша объяснила, куда поставить подносы.

— Ешьте! — велела она Кастору. — И можете задавать мне тем временем вопросы.

Кастор уже подцепил палочками немного риса, но рука его замерла на полпути ко рту. Он смотрел, как женщина ловко расправляется с рисом и супом, мысленно оформляя вопрос.

— Гм… мозг профессора содержит сознания нескольких личностей. Это что-то вроде шизофрении, расщепления сознания?

— Ни в коем случае. Расщепление сознания — или как выражаются коллеги профессора Фунга, «многостороннее расстройство целостности личности» — это из области психиатрии. Это травма, как правило, полученная в детстве, которая так или иначе вызывает уход от действительности. Но все голоса, все лица профессора — не иллюзия, они реальны.

Кастор зачерпнул горстку риса, глотнул супа.

— Но каким образом? — промямлил он.

— Как они уживаются в одной голове? Дайте-ка вспомнить… Много, много лет тому назад — еще даже существовала Америка, — психолог по имени Хилари Робертс опубликовал работу… и я приведу вам пример, который он использовал в этой работе, я задам вопрос. Что мы сейчас делаем?

— Ну… — Кастор прожевал рис и проглотил, и только после этого произнес достаточно внятно: — Разговариваем?

— Правильно. А теперь, юноша, объясните, откуда вы знаете, что мы разговариваем?

— Ну… — Кастор сглотнул, но уже не для того, чтобы улучшить дикцию, а чтобы собраться с мыслями. — Потому что я так подумал?

— Верно. Пока мы «разговариваем», вы, кроме того, «думаете», что мы разговариваем. А сейчас, наверное, «думаете» о том, что мы «думаем» о «разговоре». Это мышление второго уровня Робертс (и я в том числе) называет «метамышлением». Но, обратите внимание, Мелкинс, сейчас вы «думаете» о «метамышлении»! Какой следует отсюда вывод?

— Вот это да! Выходит что-то вроде «метаметамышления»?

— Именно! — Секретарша просияла, сплющив картонные чашки, в которых больше не оставалось ни супа, ни риса. Она точным броском отправила их в корзинку для бумаг. — Можно продолжать до бесконечности, понимаете, Мелкинс? До бесконечности.

— Здорово!

— Более чем! «Абсолютного», «предельного» мышления не существует! Мышление бесконечно. И с чего все начинается, что лежит на дне — даже этого не определить. Нет «истинного», «исходного» мышления, потому что бесконечность — это замкнутая петля.

Кастор почесал затылок, пытаясь как-то вписать всю эту метафизическую фата-моргану — как там его… «метамышление», — в привычную повседневную жизнь.

— Вы хотите сказать, что Многолицый — бесконечен? — предположил он.

— Нет, не бесконечен. Но замкнут, как петля. Не существует больше «настоящего» профессора Фунга. Все его части — настоящие.

Последовав примеру секретарши, Кастор смял свои картонные контейнеры и отправил их в корзинку. Он потянулся к оставшейся горстке риса, но секретарша его опередила.

— Откуда вы столько знаете? — спросил он.

Она посмотрела на него с неудовольствием.

— То есть, откуда такие познания у секретаря, так вас следует понимать? Даже секретарши — не совсем безмозглые создания, Мелкинс. Думаете, у нас простая работа? До того, как стать секретарем, я была ассистентом профессора Фунга. Потом он предложил мне стать женой. А потом у него появилась другая компания, внутри черепа, и жена оказалась ненужной… но я осталась с ним. Секретаршей. — Она скомкала последнюю картонную тарелку в шарик и отправила вслед за остальными. — Ну что же, Мелкинс, чем желаете развлечься, пока не появится профессор? Поработать с терминалом? Понаблюдать за космическими кораблями? Кажется, вы к ним неравнодушны?

— А вы нет?

Секретарша пожала плечами.

— Открытый космос не так любопытен для меня, как космос внутренний. Впрочем, да, события достойны внимания. Поговаривают о каких-то радиосигналах, до сих пор не расшифрованных.

— Радиосигналах! К тому же, загадочных! — Кастора потянуло к экрану, но секретарша снисходительно усмехнулась.

— Великая загадка! Но едва ли такая уж загадка. Скорее всего, алгоритмы кодировки были позабыты, вот и все.

К тому времени когда Кастор убедился в правоте секретарши, перевалило за полдень. О появлении профессора Фунга он догадался по голосам, которые донеслись из наружного кабинета. Многолицый опять «говорил на языках», по крайней мере, четыре его составляющие старались внести в диалог свою лепту. За профессором следовала группа граждан, как молодых так и преклонного возраста; некоторые из них явно принадлежали к числу высокопоставленных чиновников. Всех их объединяло одно, как заметил Кастор — все они стремились чего-то добиться от Многолицего. Оказывается, профессор был не только необыкновенным физиологическим препаратом. Он в самом Деле оказался влиятельным партийцем, в его власти, как понял Кастор, было либо пожаловать милостью, либо оставить ни с чем.