— Правда? — поинтересовалась Пусси, внося эти сведения в личный файл Тома.
— Правда, — подтвердил Том. — Понимаешь, я всегда верил в то, что в нашей Галактике полным-полно разумных инопланетян и что открытый контакт с ними — всего лишь дело времени. Надо мной все потешались. Но теперь, когда инопланетяне заявили о себе и действительно пошли с нами на контакт, не отыщешь ни одного, кто бы с пеной у рта не твердил, что тоже всегда в этом не сомневался. Но я-то уж точно не сомневался — еще до того, как здесь появился первый официальный представитель Опринкии и сообщил, что нас наконец готовы принять — пока, конечно, с испытательным сроком — в цивилизацию этого Сектора Галактики.
— Знаю, — согласилась Пусси. — У меня на файле — вся твоя жизнь — как и всех остальных, кто здесь работает. Будь у тебя шанс, ты бы показал, на что способен. И такой шанс у тебя появится. Вот увидишь. А я помогу.
— Ты мне всегда помогаешь, Пусси, — вздохнул Том. — И я это очень ценю.
Пусси снова занялась разборкой дел, порученных ей Майлзом, а Том вернулся к своим раздумьям.
«Не то чтобы она ничего не могла поделать, нет, не в этом суть, — думал Том. — Ее разработали для того, чтобы она давала советы, а Майлз никогда не попросит у нее совета».
И все же насчет Майлза Пусси была права. Но с другой стороны, он ко всем, кроме собственного начальства, относился как к мальчикам на побегушках. Свою должность он занял в те давние времена, когда Секретариат еще и Секретариатом-то не был, а всего лишь скромным Департаментом, который в жуткой спешке реорганизовали после приземления первого опринкианина.
Только после того, как визиты опринкиан участились, только после того, как люди мало-помалу начали осознавать, что существуют другие разумные расы, куда более развитые, чем земляне, Всеземная Федерация наконец очнулась ото сна. До людей наконец дошло, что для ведения дипломатических переговоров с такими инопланетянами необходима организация, по достоинству равная тем, с которыми предстояло иметь дело, — вот так Департамент превратился в Секретариат.
Единственный минус всего этого — Майлзу даже не пришлось пересаживаться из кресла в кресло. Он так и остался здесь самым главным и не подчинялся никому, кроме Секретаря по иностранным делам, Домэнго Аскизи.
«Вся беда в том, — уже в который раз подумал Том, — что Майлз одержим жаждой власти. Он убежден, что должен занимать должность Домэнго. Но Секретаря избирали открытым голосованием Всеземной Федерации. Вот Майлзу и приходилось довольствоваться постом главного бюрократа — то есть тем постом, который он и занимал с самого начала».
Том снова взглянул на паука.
Положение дел несколько изменилось. Паук снова пришел в движение. Он подкрался-таки к вентиляционной решетке, и теперь ему оставалось до нее каких-нибудь два фута. Наконец-то он заметил цель и двигался к ней прямой наводкой.
Том поздравил себя с удачей. Вот он — ответ на вопрос о том, как себя вести с разными расами и народами. Терпение и уверенность. Несомненно, те же критерии должны использоваться в общении с разумными инопланетянами. Всегда хранить терпение и не позволять себе удивляться чему бы то ни было из того, что бы они ни откалывали…
Паук замер, не добравшись до вентиляционной решетки, в полутора дюймах от ее края. Казалось, ему пришло в голову, что вентилятор — какая-то западня.
«Да успокойся ты! — мысленно уговаривал паука Том. — Не бойся и не злись. Спокойствие, уверенность и оптимизм — только оптимизм, — я всегда придерживаюсь этого, и…»
Паук неожиданно быстро дополз до решетки, нырнул в дырочку и исчез, скрылся с глаз во мраке системы вентиляционных хитросплетений.
— Том, — проговорила Пусси, — входи. Он сказал, что сейчас может принять тебя.
Том поднялся и направился к двери, раскрашенной под древесину клена. Обычно фраза «сейчас он может принять тебя» здорово действовала ему на нервы после полуторачасового томления в приемной, но сегодня ничто не могло испортить ему настроения — побег паука удался! Еще чуть-чуть, и Том бы засвистел, как мальчишка, но он взял себя в руки и нажал кнопку замка, расположенную ниже часов. Дверь сама собой распахнулась, и Том вошел в «святая святых» Альберта Майлза.
— А, вот и ты! — воскликнул Майлз, оторвав глаза от разложенных на столе бумаг.
Майлза можно было бы назвать человеком приятной наружности, если бы он, упорно и долго практикуясь, не выработал особую злорадную ухмылочку, не научился плотно поджимать губы и осуждающе сдвигать седеющие брови. Яркое полуденное весеннее солнце, лучи которого лились в кабинет через готической формы окна (окна оказались не такими узкими и высокими, как хотелось Майлзу, но строители напрочь отказались перекраивать их), сейчас не слишком удачно озаряло голову первого заместителя, создавая вокруг нее гало.
Солнце отсвечивало от редеющих седин Майлза — конечно, со временем любая шевелюра редеет, но это вовсе не означает, что можно плюнуть на ножницы и разрешить волосам торчать во все стороны. Майлз был довольно широкоплеч — в противном случае он бы уж точно выглядел этаким желчным старикашкой. Но и это не спасало его — ширина плеч создавала такое впечатление, будто бы ему неудобно сидеть за столом и поэтому он горбится. Выдержав недолгую паузу, Майлз добавил: