Вошедший сам - [43]
Впрочем, в книге Василия Васильевича Катаняна «Лиля Брик. Жизнь» написано:
«Осенью 1918 года все трое переехали в Москву…»
В его же книге «Лиля Брик, Владимир Маяковский и другие мужчины» с восклицанием на обложке («Дополненное издание^.») слово в слово повторено:
«Осенью 1918 года все трое переехали в Москву…»
Хотя у Маяковского в «Я сам» в главке «19-й ГОД» сказано:
«Весной переезжаю в Москву».
А у отца Василия Васильевича, Василия Абгаровича Катаняна, в книге «Хроника жизни и деятельности Маяковского» даже даты указаны (1919 года):
«1 или 2 марта – переезд в Москву».
Как после этого относиться к автору, про которого (в каждой его книжке) наизменно говорится, что он является «душеприказчиком и хранителем бесценного архива, который содержит переписку, интимные дневники и биографические записи»!
Столица большевиков
В Белоруссии, которая незадолго до этого объявила о федерации с Советской Россией, наступление польских войск продолжалось. 1 марта 1919 года поляки взяли город Слоним, 2 марта – Пинск.
Как в это время шли дела в самой в стране Советов, описано в «Чёрной книжке» Зинаиды Гиппиус:
«К весне 19 года положение было такое: в силу бесчисленных (иногда противоречивых и спутанных, но всегда угрожающих) декретов, приблизительно всё было „национализиро – вано“ – „большевизировано“. Всё считалось принадлежащим „государству“ (большевикам)… В конце концов, это просто было желание прибрать всё к своим рукам. И большею частью кончалось разрушением, уничтожением того, что объявлялось „национализированным“. Захваченные магазины, предприятия и заводы закрывались; захват частной торговли повёл к прекращению вообще всякой торговли, к закрытию всех магазинов и к страшному развитию торговли нелегальной, спекулятивной, воровской… Террористические налёты на рынки, со стрельбой и смертоубийством, кончались просто разграблением продовольствия в пользу отряда, который совершал налёт».
Так обстояли дела в Петрограде.
Точно так же всё происходило и в Москве, куда приехали Брики и Маяковский. На вокзале их встречали друзья: Лев Гринкруг и Роман Якобсон.
Одним из первых мест, которое 2 марта посетил поэт, было бывшее кафе «Питтореск», которое теперь называлось клубом-мастерской искусств «Красный петух». Если Маяковский туда пришёл, значит, вышел на сцену и обратился к присутствовавшим с речью.
О чём он говорил?
О ситуации в стране?
Об экономических трудностях, коснувшихся в тот момент всех?
Нет.
В газете «Искусство» (Вестнике Отдела изобразительных искусств Наркомпроса) сказано, что поэт говорил о футуризме, про который несколько лет назад сам же сказал, что он отошёл в мир иной. Теперь Маяковский заявил, что…
«… футуризм и есть то «единственное живое», которое может противостоять эстетической «пачкотне» всей массы художников. Как фактическое доказательство того, что футуризм есть единственное течение, содержащее в себе жизнь, т. Маяковский приводит тот факт, – когда для Октябрьского праздника понадобилось найти пьесу, то взяли – в Москве «Стеньку Разина» поэта-футуриста В.Каменского, который до сих пор делает полные сборы в районных театрах, и в Петербурге – «Мистерию-Буфф» поэта-футуриста Вл. Маяковского. Где же были присяжные «писатели пролетарской поэзии»?.. «И мы сильны, так как мы революционеры, хотя и ошибаемся, может быть».
После речи тов. Маяковского половина аудитории встаёт и уходит (знаменательно!)»
Журнал «Вестник театра» обратил внимание читателей на другие слова поэта, сказанные в тот вечер:
«Маяковский констатирует, что отношение советской власти к футуристам резко враждебное. Он указывает на письмо Каменевой, статьи Фриче, а также на статьи в „Правде“, резко критикующие футуристов. Уже это одно, – докладывает он, – опровергает мысль о нашей якобы диктатуре в искусстве».
Иными словами, Маяковский не скрывал, что коммунистов-футуристов советская власть не поддерживала. А такая поддержка была им очень нужна. Хотя бы потому, что приехавшим из Петрограда комфутам позарез требовалось жильё. А в Москве, где с недавних пор разместились все правительственные учреждения, дефицит жилья был страшнейший. Но Брики и Маяковский пристанище себе нашли. И довольно быстро. Как? Об этом – Аркадий Ваксберг:
«Роман Якобсон, у которого были всюду солидные связи, исхлопотал для пришельцев комнату в Полуэктовом переулке, в одной квартире с их другом, художником Давидом Штеренбергом».
Бенгт Янгфельдт к этому добавил:
«… в одной квартире с художником Давидом Штеренбергом и его женой».
Александр Михайлов уточнил:
«… в Полуэктовом переулке, 5, квартира 23…»
Что же это за «связи» такие, которые позволили Роману Якобсону обеспечить «пришельцев» комнатой? Да ещё в квартире, в которой проживал не просто их «друг, художник», а глава Изобразительного отдела Наркомпроса?
Распределением жилплощади в Москве занималось тогда одно единственное ведомство – ВЧК. Только связь с чекистами («солидная связь») могла позволить Якобсону «исхлопотать» такую комнату
Весна 1919-го
Хотя наступила весна, было ещё очень холодно. Юрий Анненков, живший в ту пору в петроградской квартире Дмитрия Ивановича Менделеева (её уступила ему жена Александра Блока, внучка великого российского химика), писал:
