Восемнадцатилетний капитан - [8]

— Простите, ваше превосходительство, еще один вопрос. Не лучше ли убить его в самой тюрьме, когда он еще в кандалах и не может защищаться?

— Нет, нет! Я это хорошо обдумал, это не годится. Никто не должен подозревать, что его намеренно убили. Гораздо удобнее, если будет казаться, что его убили по необходимости при попытке бежать.

— Гм! это не особенно легко будет. Я думаю, мы не не обойдемся без тяжелых ран.

— Вы получите каждый по сто дукатов, если вы ловко справитесь со своей задачей.

— Ваше превосходительство очень благородный и щедрый человек! Ну а что будет с мальчиком, он не выдаст нас?

— Он этого не сумеет. Вы можете заодно покончить с ним тоже.

— С мальчиком?! — спросил адъютант, ужаснувшись такой жестокости по отношению к совершенно невинному ребенку.

Сенатор бросил на него сердитый взгляд, заставивший его умолкнуть.

— Это необходимо, — сказал фон Шенк. — Я не могу оставить в живых человека, который может выдать нас. Около полуночи я сам буду вблизи тюрьмы, чтобы осведомиться о результатах.

Сенатор встал, давая понять, что аудиенция кончена. Адъютант низко поклонился и вышел проговорив:

— Вы останетесь довольны нами, ваше превосходительство.

Ночь спустилась на землю, и Генрих подошел с сильно бьющимся сердцем, к воротам темной тюрьмы. Он обычно был очень храбрый мальчик, не боящийся ни смерти, ни дьявола, готовый пойти, для спасения Штертебекера, хотя бы в ад. Но теперь сердце его сильно стучалось в груди. Местность была ему совершенно незнакома, а черное здание имело ужасный вид.

Кругом не видно было ни души, только вороны кружились над тюрьмой, с отвратительным карканием. Предвещали ли они несчастие, предупреждали ли об опасности?

Он тихо вставил ключ в скважину замка громадных ворот и два раза повернул его. Это сошло еще тише, чем он ожидал. Теперь он мог слышать биение собственного сердца.

Гробовая тишина и густая тьма царила кругом. Только вдали, в конце темного корридора, он заметил тусклый огонек и направился к нему. Третья дверь вправо от этого огонька должна вести к Штертебекеру.

Генрих задержал дыхание и прислушался. Тишина царила кругом по-прежнему, и он двинулся дальше.

Но вдруг его ухо уловило какой-то тихий шепот. Что это означает? Сенатор ведь сказал ему, что никого не будет поблизости? Здесь что-то не так. Неужели добрый благородный сенатор обманул его? Нет, это невозможно. Но все-таки! Внутренний голос подсказывал ему, что здесь не все в порядке и он должен быть осторожным. Он невольно направился к месту шепота.

Пробираясь ощупью в узком корридоре, он наконец увидел полосу света на полу.

Генрих прижал руки к груди и подошел ближе. Он наконец нашел плохо прикрытую дверь и вглядевшись в щель, заметил четырех человек, сидящих за столом.

На столе лежали карты, но мужчины, лица которых ужаснули его своими дикими выражениями, больше уже не играли и трое из них внимательно прислушивались к словам четвертого.

— Он уже скоро придет, — говорил адъютант придушенным голосом. — Как только он пройдет корридор и откроет дверь камеры, мы выйдем за ним и спрячемся в нишах темного корридора. Когда Штертебекер покажется в дверях, мы бросимся на него и прикончим его. Вы наточили свои кинжалы?

Три его товарища многозначительно поклонили головы.

Генрих чуть не вскрикнул, узнав об этом разбойничьем плане. Сердце его сжалось, в горле высохло, и он не мог произнести ни звука.

Он еще имел возможность бежать, но все его чувства восстали против этого. Неужели он уйдет, не предупредив Штертебекера об опасности? Никогда! Юнкер рискнул своей жизнью для него и его отца, и он счастлив возможностью отплатить ему тем же.

Одно мгновение он колебался, затем приступил к делу.

Бесшумными шагами он направился обратно к воротам, вставил ключ в замок и отворил и закрыл их. Затем он направился на огонек, стараясь, чтобы его услышали и подумали, что он только что вошел.

Он прошел по корридору, и его план превосходно удался. Четыре разбойника спрятались теперь в нишах корридора, в полной уверенности, что их намерения никому неизвестны.

Генрих тихо открыл дверь камеры Клауса и осторожно запер ее опять, чтобы негодяи не подслушали их беседу. Штертебекер был немало изумлен этим неожиданным ночным посещением. Его изумление еще более возросло, когда он узнал о подлом мошенничестве коварного сенатора.

Через минуту он уже был свободен. Он нарочно шумел своими кандалами, чтобы спрятанные думали, что он идет в ловушку без всяких опасений и подозрений. Хотя юнкер уже несколько дней не ел и не пил, он все таки чувствовал в себе достаточно силы, чтобы броситься в борьбу с врагами.

В данном случае требовалась прежде всего хитрость, ибо негодяи уже поджидали его выхода с оружием в руках, и они бы нанесли ему смертельный удар прежде, чем он успел бы защититься.

Генриху казалось, что спасение невозможно, и он выказал Штертебекеру свое беспокойство, не столько за себя, сколько за своего благодетеля.

— Ничего, это уже уладится, мой мальчик, — ответил Клаус с улыбкой. — Я легко справлюсь с этими четырьмя бандитами. Прислушайся только, как головы их будут трещать.

— Я тоже не буду стоять в стороне, я буду сражаться рядом с вами, — сказал Генрих, и глаза его засверкали жаждой борьбы.