Восемьдесят сигарет - [12]

Если ты боишься высоты – поднимись на четыре тысячи метров с парашютом за спиной.

Лично я боюсь скорости.

Мы познакомились на первом курсе. Уже тогда Герман играл в рок-группе на ударных. Он драммер от бога. Обучение давалось ему легко. По крайней мере, если сравнивать со мной. Он взял в руки палочки ещё задолго до того, как подал документы в колледж. Смешно слушать записи их первых «хитов», записанных на диктофон телефона во время игры на репетиционной точке. Прямая «бочка», кривые, сбивающиеся с такта, долбания по «рабочему». И всё же это уровень как минимум второкурсника. А к тому времени, как он поступил, он мог заткнуть за пояс выскочек с четвёртого. Собственно, благодаря этому мы и подружились. Мне нужен был кто-то, кто смог бы меня натаскать на практике. Я рвалась жить. Мне не терпелось собрать свою команду. Сколько себя помню, я мечтала стать барабанщицей. Теория и обучение в колледже – это конечно хорошо, и бросать учёбу я не планировала, но и терять времени мне не хотелось.

Так мы говорим, когда рассказываем о том, как мы познакомились. На самом деле все немного иначе. Мне действительно хотелось найти себе преподавателя для дополнительных занятий. И пускай Герман был выше меня на голову по уровню мастерства (если вообще можно говорить о каком-то мастерстве, когда речь идёт о первокурсниках), всё же на роль учителя он не тянул. Но именно он стал моим «Учителем». А я – его единственной «ученицей». Нам хотелось проводить вечера вместе, и это был замечательный повод.

Мы оставались после занятий и терзали старую, прошедшую через тысячи барабанных палочек учеников, ударную установку, пока нас не выгоняли.

Он красив. Он знает это. И тем забавней было наблюдать, как он робел передо мной в первую неделю нашего знакомства.

Свои страхи нужно перебарывать.

Я сижу перед инструментом. Сжимаю обмотанные изолентой барабанные палочки. Герман сидит за мной, прижавшись вплотную. Спиной я чувствую, как колотится его сердце. Ощущаю его дыхание на своей шее. Он рассказывает мне о Ките Муне, о Билле Уорде, Роджере Тейлоре. Нет, он не решится. И это прекрасно. Герману не составит труда уложить в постель любую с нашего потока, но сейчас он робеет, хотя я вижу, что он хочет того же, чего и я. Влюблённость превращает самоуверенных красавцев в нерешительных мальчиков. Он берёт мою кисть в свою ладонь и показывает, как нужно извлекать чистый звук из открытого хай-хэта. Уорду было бы стыдно за нас. Наши руки слегка трясутся. Звук выходит отвратительный.

Страхи нужно преодолевать.

Я поворачиваюсь к Герману вполоборота. Уорд смущённо и понимающе улыбается, оставляет нас вдвоём.

Говорят, первый поцелуй остаётся в памяти навсегда. Я его почти не помню. Но до конца дней своих буду помнить наш первый поцелуй с Германом.

***

Смятая пустая пачка из-под сигарет вылетела в окно и угодила под колёса едущего сзади УАЗика.

Токарь с тоской повертел в руках последнюю сигарету и вставил в рот. Прикурив, он взглянул на Нину. Она сидела рядом и уже битых десять минут что-то искала в недрах своей сумочки.

– Да вытряхни ты своё барахло на заднее сидение, – посоветовал Токарь.

– Нашла уже.

Девушка извлекла из сумки крохотную флешку размером с ноготь.

– Ты не против, если я включу музыку?

Токарь пожал плечами.

– Да ради бога.

Подключив свой смартфон через блютус к машине и выбрав композицию, Нина нажала на «плей».

Полуэлектронные басы заиграли вступление.

– Это «Касабиан», – пояснила Нина.

Токарь поморщился.

– Рок? Я, если по-чесноку, такое не слушаю.

– Выключить?

– Да нет, слушай на здоровье.

Отыграв вступление, неизвестные Токарю музыканты перешли к куплету. К ритм-секции ударных и бас-гитары прибавился дерзкий вокал Тома Мейгана:

One, take control of me

You’re messing with the enemy

Said it’s two, it’s another trick

Messin’ with my mind, I wake up…

Нина закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. Пальцами начала легонько постукивать по коленям в такт музыке; губы синхронно с певцом нашёптывали слова куплета. Она знала текст наизусть.

– Это хорошая музыка, – сказала Нина, не поворачивая к Токарю головы и не открывая глаз, – я на ней выросла. «Мьюз», «Колдплей», «Радиохед», «Касабиан»… наши так не умеют. Или не хотят. Да нет, наверное, всё-таки хотят. Просто ни черта не получается.

Токарь с сомнением на неё покосился.

– Ну, не знаю. Не слушаю я такое. Песня должна быть со смыслом. Жизненная. Наговицын там, Круг, «Лесоповал»… чтоб за душу цепляла, понимаешь?

Улыбнувшись, Нина как-то странно на него посмотрела.

– А как у тебя с английским, милый?

– Не понял?

– Ну, насколько хорошо ты знаешь английский язык?

– Я его вообще ни хрена не знаю, – выпалил Токарь простодушно.

– Тогда почему ты решил, что в этих песнях, – Нина кивнула на магнитолу, – нет смысла?

– Ну, может, и есть. Только какой? Слов-то я не понимаю.

– А разве обязательно понимать слова?

– Ясен пень! – удивился Токарь вопросу. – А как же!

– Музыка, – сказала Нина, – это в первую очередь экспрессия. Эмоции. Она должна воздействовать на человека на психоэмоциональном уровне, понимаешь?

– Нет, – честно ответил Токарь.

Нина устало вздохнула.