Восемь - [225]

— Саша? — хрипло прошептал Ним. — Саша…

Я снова повернулась к Соларину. Он замер на ступенях, пассажиры за его спиной нетерпеливо напирали. Его глаза были полны слез — они катились по щекам, лицо его искривилось.

— Слава! — закричал он срывающимся голосом.

Бросив сумки на землю и раскинув руки для объятий, Соларин бросился навстречу Ниму так порывисто, что чуть не уронил его. Я поспешно кинулась подбирать сумку с фигурами, которую он бросил на землю. Когда я вернулся, они все еще плакали от счастья, Ним сжимал в ладонях голову Соларина. Ним то отстранялся от него, чтобы как следует рассмотреть, то снова обнимал. Я не могла прийти в себя от изумления. Пассажиры обтекали нас, равнодушно не обращая на трогательную сцену никакого внимания, как могут только ньюйоркцы.

— Саша, — бормотал Ним, снова и снова обнимая Соларина. Тот спрятал лицо на плече Нима, глаза его были закрыты,

слезы струились по щекам. Одной рукой он сжимал плечо Нима, словно боялся, что не устоит на ногах. Я не могла поверить своим глазам.

Ушли последние пассажиры, и я отправилась за нашими сумками, которые валялись на земле.

— Давай я возьму их, — произнес Ним, шмыгая носом.

Когда я оглянулась, он шел ко мне, одой рукой крепко обнимая Соларина за плечи, словно боялся, что тот исчезнет. Глаза его были красны.

— Похоже, вы двое раньше уже встречались, — обиженно сказала я, удивляясь, что никто из них ни разу не упомянул об этом.

— Двадцать лет назад, — ответил Ним, все еще улыбаясь Соларину, когда они наклонились, чтобы взять сумки. Затем он посмотрел на меня своими странными разноцветными глазами. — Милая, я до сих пор не верю счастью, которое ты мне подарила. Саша — мой брат.

«Морган» Нима был слишком тесен даже для нас троих, не говоря уже о багаже. Соларин сел на сумку с фигурами, я устроилась у него на коленях, остальной багаж мы распихали куда попало. Пока мы ехали от станции до дома, Ним все не мог отвести от Соларина глаз.

Странно было видеть, как эти двое, обычно такие хладнокровные и уверенные в себе, вдруг так расчувствовались. Сила переполнявших их эмоций была так велика, что мне казалось, будто сам воздух вокруг них звенит от напряжения. Похоже, чувства братьев были такими же загадочными и глубокими, как русская душа, и принадлежали только им одним. Машина ехала по дороге, и под деревянной обшивкой пола свистел ветер. Долгое время мы все молчали. Потом Ним наклонился и потрепал меня по коленке, которой я едва не задевала рычаг переключения передач.

— Полагаю, я должен все объяснить, — произнес Ним.

— Было бы неплохо, — согласилась я. Он улыбнулся мне.

— Я ничего не говорил для твоей же безопасности, и нашей тоже. Иначе я бы сделал это раньше, — объяснил он. — Мы с Александром не видели друг друга с самого детства. Ему было шесть, а мне десять лет, когда нас разлучили…

Слезы все еще стояли у него в глазах, он снова наклонился, чтобы взъерошить волосы Соларина.

— Позволь мне рассказать об этом, — попросил Соларин, улыбаясь сквозь слезы.

— Мы расскажем об этом вместе, — сказал Ним. Когда мы свернули и покатили в сторону его экзотического поместья на берегу моря, они принялись рассказывать мне историю о том, как они пришли в Игру и чего это им стоило.

История двух физиков

Мы родились в Крыму, на берегу Черного моря, о котором писал еще Гомер. Россия стремилась заполучить эти земли со времен Петра Великого.

Наш отец был греческим моряком, который влюбился в русскую девушку и женился на ней. Это была наша мать. Он стал преуспевающим торговцем, имел маленькую флотилию небольших судов.

После войны дела пошли хуже. Все перепуталось в мире, особенно на Черном море, окруженном странами, которые все еще считали себя находящимися в состоянии войны.

Однако там, где мы жили, жизнь была прекрасна. Средиземноморский климат на южном берегу, оливковые рощи, лавр и кипарисы. Горы заслоняют эти места от снега и сильных

ветров. Татарские деревни и руины древних крепостей тонут в зелени вишневых садов. Это был рай, расположенный вдали от сталинских репрессий и самого Сталина, который все еще управлял страной железной рукой.

Тысячи раз наш отец обдумывал план отъезда. Хотя у него были связи с моряками на Дунае и Босфоре, которые уверяли его, что безопасно проведут нас через границу, он никак не мог решиться. «Куда ехать?» — спрашивал он. Конечно, не в его родную Грецию или Европу, все еще переживавшую послевоенный передел. И тогда случилось то, что перевернуло наши жизни.

Это произошло в конце декабря 1953 года, дело шло к полуночи, с моря приближался шторм. Вся наша семья уже отходила ко сну, ставни на окнах дома были закрыты, огонь в печке догорал. Мы, мальчики, спали в комнате на нижнем этаже, поэтому мы первыми услышали стук в окно. Это не было постукивание веток дерева о ставни, что порой случалось при сильном ветре. Стучал человек. Мы открыли окно. На улице стояла женщина с серебристыми волосами, одетая в длинный темный плащ. Она улыбнулась нам и приблизилась к окну, чтобы забраться в комнату. Через некоторое время она уже стояла перед нами на коленях. Она была очень красива.