Ворожея - [9]

Вытерев льняной холстиной лицо, она скинула с себя плотный кафтан, и, оставшись в одной сорочке, забралась на сенник, укрыв себя одеялом по самую шею. Расплела косу пшеничную. Зарделась, отвернувшись к стене. И расслышала, как у другой стены водою плещется Свят.

- Ты ложись рядом, - проговорила она, стыдясь своих слов, - не надо на полу. Захвораешь. А там, глядишь, и Мор подкинется. Ты ж другом мне. Да и устал, верно...

Она остановилась, не зная, что больше сказать. Стыдилась, что сама, девкой молодой, предлагает мужчине лечь рядом. И пусть не для услады, а все равно - стыдно. И боязно. Потому как никогда еще ни один хлопец не был с нею так близко.

Свят замер. И вода в руках перестала плескаться. Он был благодарен Заринке за ее доброту, вот только боялся.

Близость девичьего тела манила его. И пусть шептуху молодую он принимал за сестру, а все одно - так близко к девке он еще никогда не был. Потому как в семье его другому учили: сначала в храм, а уж после на сенник. И Литомир, староста деревенский, выпустил бы об его спину целый веник из прочных прутьев лещины, коль узнал бы про другое.

Да только и на бревенчатом полу в студеную пору лежать - верная смерть. А потому и приглашение Зары он принял с благодарностью.

Лег осторожно рядом, стараясь держаться как можно дальше от нее, и прикрыл глаза. И ведь усталость была, и сон в руку шел, пока щи он ел духмяные. А как лег подле Заринки, сон словно бы девался куда.

А на смену ему пришли мысли. Непрошенные. Запретные. И как бы ни гнал их от себя Свят, да только не удавалось ему ничего. И мысли те заставляли его ловить дыхание девки, что лежала совсем рядом. Дышала ровно, словно бы спала. А вот горела сильно. Или... не горела вовсе, а то жар женского тела опалял охотника?

Свят впервые оказался так близко к Зарине. И на сеннике, дыша одним воздухом, он вдруг понял, как сладко она пахла. Домом, лесами, а еще... чем-то неуловимым. Тонким. Быть может, травами, что девки кладут под сенник, чтоб тот не прел. Или чем другим?

Аромат дразнил охотника, лишая остатков усталости. И Свят теперь уж ничего не понимал. Он ведь к ней по-дружески, по-братски. Вот и не глядел никогда в ее сторону, потому как иначе как сестрой Заринку не разумел. А тут...

Верно в селе мужики бают, что рядом с бабой сам не свой становишься.

Вот и он, Свят, видно, сам не свой стал.

Глава 2.

Кровь Мары была жидкой. Ярко-алой - та, что шла от сердца. И бурой - та, что воротилась к нему.

И тленом от нее не тянуло. Жизнью, сладостью, покоем...

Чародейка собрала ее на дно широкой ступки, а потом накинула на плечи лисью шубку. Кликнула рунников да села в сани высокие.

Глянула в небо - в нем алтынной монетой золотой висела луна полная. Хорошо, благостно. Погосты по такой луне живы, и души сбегаются к самой земле, чтоб глотнуть воздуха свежего, а нынче...

Нынче Колдунья даст глотнуть им не только воздуха, но другого - сладкого. Наказ свой оставит. И, коль погубило то проклятье Мару, то и дитя ее в живых не покинет. А уж тогда и за Роговладом дело станет...

Вот только поспеть бы. Семь погостов - семь булл. Там, где души тревожны, не упокоены. А уж они искать станут, выполняя завет, да на запах крови пойдут. Беспокойная душа не ошибется. Потому как ее вознаграждение - в исполнении завета.

Лошади шли спешно, суетливо. Запах крови их пугал, а близость Чародейки - и того больше. Да и что с них взять?

Колдунья кивнула руннику, что был на вожжах: приехали.

Старое место встретило их глухой обидой: древние боги жили здесь долго. Оберегали покой душ ушедших, да служили напоминанием живым. Связывали два мира меж собой, передавали устами каменными просьбы от тех, кто жив пока, другим - ушедшим. И как унесли их, связь разорвалась...

То ж было первое капище, что лишилось каменных изваяний. И, помнится, стоило это Чародейке дорогой цены. Нынче же...

Плотный пласт снега лежал на земле широким покрывалом - прочным, с ледяными медальонами на поминальных камнях. Белая земля с белыми же холмиками. Деревья, снегом убранные, кругом всему.

И только в центре места святого, где когда-то стояли боги старые, было темно. Оскверненная земля не покрывалась ни снегом, ни листом сухим. Зияла, словно бы дыра. И не затягивалась, подобно ране рваной...

Капище было древним. Пожалуй, одним из самых древних, что удалось найти ей, Чародейке. И частоколом, как подле городов больших, не обнесено. Словно бы голо, не досмотрено. Вот только боги старые приглядывать за местом святым умели. Нынче же...

На сей раз ее не встретила лента силы, что словно бы ластилась к ногам в прошлом. Ласкалась, поглаживая тонкую кожу, а потом обожгла болью острой. Ухватила зубами жадными, да стала рвать по живому. И только кровь рунника да наговоры Ворожебника остановили ее...

Колдунья до сих пор помнила, как старые боги привечают гостей незваных. Мертвому - мертвое же. И негоже плоти остывшей ступать на землю живых. Только камни высокие больше не покоятся здесь, а оттого и сила благостная ушла с места насиженного.

Тонкая ступня легко провалилась в снег, и Чародейка махнула рукой. На кончиках пальцев заискрились, задрожали болотного колеру нити, а под ноги бросился ледяной смерч. Прошел-очистил дорогу, и мягкие сапожки больше не утопали в снегу.