Воровские истории города С - [2]

Он не прикидывался жалконьким — действительно, его здоровье в последнее время дало трещину. И жить на что-то надо было, и скучно Валерию было одному… Без матери скучно, а с ней муторно: частит, частит, поучает, причитает… «Опять за тебя штраф заплатила… На поруки тебя взяла… Шел бы работать!» Убил бы ее.

Стал Валерий рявкать на мать, а запричитает если, то и ножом припугнет: «Еще раз пойдешь куда-нибудь или в полицию заявишь — нож в спине будет!» Хлеборез с наборной ручкой на журнальный столик положил — чтоб видела и помнила, кто в доме хозяин, а кто нет. Терпеть не мог, когда мать за сестру вступалась, а то, того хуже, ее в пример Валерию ставила. Это ж надо такое удумать! Чуть не придушил ее однажды; а сестрица вступилась за свою мамочку, так и ей нос проломил…

Отношения их натянулись до предела: а все неустроенность Валерия. Работы нет, душевного тепла нет, женка бывшая, как в насмешку, ребенка родила — а их общие дети в интернате живут… «Несложившийся микроклимат в супружеской и личной жизни» привел к отдалению близких родственников от него, к взаимной неприязни.

Мать не выдержала частых угроз и рукоприкладства, сбежала к сестре. Пришлось Валерию ходить к Светке — кормиться хотя бы, на бутылку чуть ли не слезно выпрашивать. (Унижение какое! Едва за родственника признают!)

Тогда он и записал в своей тетрадке (от одиночества дневник завел): «Убью сестру и мать. Сестре кишки выпущу!» Даже ножи на каждую в отдельности ладил. Не только родственники у него в тетрадочке значились. Но это были фигуры № 1 и 2…

Развязка

Восьмого марта Валерий пришел к женщинам как хороший сын и брат — поздравить с праздником. Пришел поздно — они уже веселые, поддатые были в честь праздничка. Сестрица не отказала, бутылочку водки выкатила, распили на двоих, как полагается. Валерий посуду помыл: уходить в пустую квартиру не хотелось. Но сестра стала гнать: «Иди домой!» — знала, что пройдет еще полчаса, и вспыхнет обычная ссора с взаимными оскорблениями и претензиями. Брат обиделся и пошел одеваться. Вернулся:

— Бухала хоть с собой дайте, а то ведь сдохнуть с тоски дома можно…

— Какого бухала, — запричитала сестра, — а ты заработал на бухало-то?! Кормят его, денег дают — ему еще мало!

— Заткнись, а то ты уже покойник! — мгновенно «вспыльнул» Валерий.

— Ха напугал, кому ты нужен со своими угрозами! Устали уже от них — хоть бы раз решился! Только пугаешь, катись отсюда, неудачник долбаный!

Этого Валерий стерпеть не мог. Рука в кармане нащупала складной нож. Его затрясло:

— Ты что, думаешь, я без ножей хожу?!

Он прикрыл за собой дверь в кухню. Глаза его дико горели. У матери застрял кусок в горле…

Вот тут-то я вас обеих и прирежу!

Мать, с трудом ходившая, резво вскочила на ноги:

— Что ты, Валерочка, я же тебе мать!

— Пошел отсюда, кому сказала! — взвизгнула сестрица, надвигаясь на Валерия.

Брат сделал движение рукой, лезвие без натуги вошло в мягкий белый живот Светланы, видневшийся через неплотно запахнутый халат… Мать с криком выскочила из кухни; слышно было, как беспорядочно возится с замком в коридоре. Сынишка Светланы помог бабушке открыть дверь…

Спьяну Светлана не почувствовала боли, не поняла опасности; продолжала выталкивать брата из квартиры. Он схватил полотенце:

— Смотри, у тебя дырка в животе!

Крови почти не было. Светлана прикрыла рану полотенцем и принялась выхватывать у брата нож. В пьяном азарте они продолжали ругаться, осыпая друг друга оскорблениями, — что-то хотели доказать друг другу… Светлана тянулась к ножу, Валерий поднял его над головой…

Мать причитала уже на лестничной площадке: «Люди, да что это делается! Убивают! Убивают!» Племянник сбегал за подмогой, позвал соседей; позвонили в милицию. В квартиру набился народ. Валерий кинулся к дверям, сестра за ним; порезав руку, все же выхватила у него нож…

Проклиная себя и весь белый свет, Валерий рванул домой. «Убил! Убил все-таки!» Дикий азарт охватил его, но, пока он добирался до дома, пыл пропал. Открылся весь ужас содеянного. Его мучило то, что уже ничем не поправить произошедшего. Не простят его родственники. Да и кто бы простил! Хуже того: посадят, это точно.

Так ему и надо! В тюрьму, в тюрьму! Но наказать себя хотелось прямо сейчас, сейчас, а не ожидать расплаты. Сравняться по ощущениям с сестрицей. Так как он ее? Ножом? Вот так взял, и…

Валерий схватил хлеборез с наборной ручкой и поднес его к горлу… Вот так? Провел с нажимом… Нож был зазубрен. Противно!

В дверь постучали.

— Откройте, Астафьев, милиция!

— Я сам! — крикнул через дверь несчастный преступник. — Я знаю, что виноват, я убью себя!

Он привалился к стене и воткнул нож в живот — решительно, но не сильно… Испугался. И вытащить страшно, и умереть… Жалея себя, кое-как стал открывать дверь, она не поддавалась… Снова испугался, что останется в квартире один, что ему не успеют помочь, выдернул нож, открыл дверь милиции.

— Вы нанесли ранение Денисенко?

— Я!

— Она ваша сестра? Зачем?

— Она мне не верила, и я доказал…

* * *

«Дур-рак!» — скажешь ты, читатель, и будешь прав. Дурак, доведший себя и сестру до больничной койки (оперировали их в одно время и в одном месте), а себя и до тюрьмы. Желал он этого? На поверку оказалось, что не желал. Зачем же тогда, чего добивался? Хотел доказать, что не «тварь» он «дрожащая»? Или устал бороться с зеленым змием? Или совершенно одинокий и заброшенный человек хотел таким образом обратить на себя внимание родни, да, может, и общественности? Такой ценой!