Воровская яма [Cборник] - [3]

В один из отпусков Равеля нашла себе новых друзей из мусульманской секты и нового мужа – татарина, сманившего ее за границу. В итоге Дрожжин, прожив с женой чуть ли не со школьной скамьи, к сорока трем годам остался в Москве бобылем, в однокомнатной квартирке. Оттого что большую часть жизни он просиживал у мольбертов, ленился заниматься спортом, к сорока годам начал полнеть, волосы поредели, однако в силу того, что был рослым, выглядел со стороны еще вполне импозантно и по-прежнему вызывал у женщин интерес. Особенно это нежное чувство передавалось им, когда он работал. Тут он становился асом, быстро преображался, бросалось в глаза, что живопись – его страсть, и все вдруг замечали, что у него приятное лицо, сильный темперамент, большие синие глаза, наполненные вдохновением, и внушительный нос, который, впрочем, не портил общую симметрию внешности. Развод хоть и пошатнул его, но все же не сломал.

Однако в этой ситуации совершенно неожиданно повела себя дочь.

В последний момент она отвергла все предложения сумасшедшей мамаши и, пожелав ей счастливой «лавстори», активно занялась устройством собственной жизни на родине. Ольге шел двадцать пятый год, она заканчивала учебу на психолога, начала готовить диссертацию и собиралась выйти замуж. Дрожжин, чтобы не потерять и дочь, оставил ей свою маленькую квартиру и уехал в Ледовск, изредка наведываясь в Москву по делам или для участия в выставках. В Ледовске он теперь жил на два дома: зимой – в городе, а летом – неподалеку, на даче в горах, в деревне Кремневке, где устроил себе мастерскую и разместил свои работы. Название Кремневка шло от соснового леса, который в этом районе звали кремью. Места здесь было много, дом старый, но крепкий. Родители Дрожжина любили этот уголок и от души постарались, чтобы он был красивым: на участке росли яблони, кусты облепихи, черной рябины, имелся даже небольшой пруд, сделанный собственными руками, где отец Дрожжина выводил карасей.

Река здесь подходила вплотную к дому, в небольшой запруде можно было рыбачить, купаться, поэтому летом Дрожжин отсюда никуда не выезжал – рисовал пейзажи, местных «аборигенов» и разных «русалок». Последней моделью оказалась красивая, известная певица Татьяна Богатова: подруга соседа – местного бизнесмена Горина. Этот портрет он не закончил и теперь, по дороге на дачу сокрушенно думал, что уж, наверное, никогда не закончит. Портрет находился на самом видном месте, – припоминал он, – и не исключено, что его в первую очередь и украли.

Татьяна Богатова нравилась Дрожжину: и своей необычайной красотой, и тем, что Дрожжин называл «перспективой». Вокруг этой женщины он всегда сочинял какие-то фантазии… Правда, этим только и обходился – рядом никого больше не было.

– Наверно, ее украли, – с тоской думал он.

Дрожжин часто любовался данной работой, не торопился ее заканчивать, а в отсутствие натуры о чем-то даже говорил с портретом этой очень интересной, неглупой женщины. До карьеры певицы Богатова работала учительницей истории, и общаться с ней было одно удовольствие.

Неожиданно по дороге позвонила дочь Ольга. Пришлось рассказать, о том, что дачу обворовали. Дочь тотчас же спросила:

– Папа, что с картинами, тоже украли?

– Не знаю, вот подъезжаю, через десять минут буду там.

– Папа, прошу тебя, сразу позвони мне.

– Хорошо, позвоню.

– Слушай, папуля, а может, нам приехать с Рустамом? (Ольга, как и Дрожжин жену, нашла себе бойфренда в Казани.)

– Конечно, приезжайте, но знайте, это большая расходная статья.

– Вот об этом я и хотела с тобой поговорить.

– Сколько? – напрямик спросил Дрожжин.

– Папа, если можешь, пришли нам тридцать тысяч. Рустам в конце месяца получит, и мы тебе отдадим.

– Хорошо, разберусь с грабителями и пошлю вам денег.

– Папа, я тебя люблю!

– Ну да, любишь, как собственный сбербанк.

– Папа, тут остались два твоих этюда, можно мы с Рустамчиком их продадим?

– Я помню их. Я думал, они вам будут напоминать обо мне.

– Папа, не бей по живому. У тебя таких работ – море! Рустамчик кое-кому их показал: за них хорошо дают. По секрету хочу тебе признаться, мы хотим купить новую машину и на ней прикатить к тебе в Ледовск.

– Ты с ума сошла, лучше я вам пошлю денег на дорогу, чем в такую даль тащиться из Москвы. И потом, что вы тут не видели?

– Папа, родину. Мою и твою малую родину, – ничуть не иронизируя, говорила она. – И потом, я по тебе соскучилась. Если я тебя прошу о чем-то утилитарном, то это вовсе не значит, что я не скучаю по тебе. Я очень тебя люблю, отец. Но жизнь в Москве сам знаешь какая дорогая.

– Хорошо, хорошо, – поникшим голосом отвечал Дрожжин, – приезжайте осенью, будут всевозможные урожаи, и съездим порыбачить на Байкал. А сейчас я вышлю вам на пропитание. Машиной сыт не будешь! А пока перебрось фотку по интернету, посмотрю, какой «шевроле» вы купили. Ну, бывай! Дорога очень трудная, не могу больше говорить.

– Пока, папуля, позвони обязательно, когда узнаешь, что там украли?

Надеюсь, ты вызвал милицию?

– Милиции сейчас нет, дочка, есть полиция. Вот сейчас приеду, разберусь, что украли, и займусь всем этим.

Телефон в Москве отключился, и Дрожжин бросил «Нокию» на переднее сиденье.