Ворота времени (Повесть и рассказы) - [8]

Городской сначала забрал было фонарик, но потом протянул ему снова.

- Хочешь, подарю его насовсем?

Ребята затаили дыхание, перестали галдеть и девчонки.

Тихоня радостно прижал обе руки сначала к груди, затем разом протянул к фонарику.

Но Городской повертел фонарик у него под носом и, отдернув руку, спрятал за спину, а другой рукой показал кукиш.

Тихоня медленно опустил руки, широко раскрыв глаза, еще не веря тому, что произошло.

Городской громко засмеялся над своим удачным фокусом. Остальные растерянно смотрели то на Городского, то на Тихоню.

- Димка! - позвала я, может, впервые назвав его по имени. И может, потому он не откликнулся на мой зов.

- Ай да Тихоня, ха-ха-ха, поверил! - заливался Городской.

Однако смех его никто не поддержал.

Тихоня стоял и смотрел Городскому прямо в глаза, без злости, а как будто с жалостью.

Городского насторожила эта тишина, он перестал смеяться. Переводил взгляд с одного мальчишки на другого. Все от его взгляда отворачивались.

- Тихоня, - еще раз позвала я.

Он услышал меня и зашагал мне навстречу.

Мальчишки молча разбрелись кто куда. Даже Василь не остался со своим родственником.

Городской растерянно стоял на том же месте и хлопал глазами.

А мы с Тихоней пошли к ним домой, и стали рисовать синюю речку, тогда он еще не видел моря. Потом мы отправились с ним в придуманное нами плавание. Во дворе у них стоит старая телега. Мы ее сделали кораблем, а парусом нам служила старая простыня, которую мы поднимали на длинной палке, воткнутой в землю. И мы отправляемся с ним в дальние, никому еще не ведомые страны.

В ЖАТВУ

Летом у Ольги рано начинаются дела. Мать на заре уходит на жатву. Ольга сама затапливает печь. Вася помогает ей, носит воду, поднимает тяжелые чугуны, а потом и он уходит в поле. Он на каникулах всегда работает прицепщиком на тракторе.

Каждое утро в нашей избе пахнет дымом и вареной картошкой. И каждое утро Ольгино лицо и руки в саже. В другое время я посмеялась бы над ней, но по утрам смеяться мне совсем не хочется.

Сейчас Ольга обязательно заставит меня что-нибудь делать. Она не любит, когда рядом с ней сидят просто так. Чаще всего она отсылает меня подмести в сенях и во дворе. Я беру березовый веник и поднимаю пыль. Управившись с этим делом, я сажусь на завалинку и греюсь на солнышке до тех пор, пока Ольга не позовет меня завтракать. Завтрак у нас каждый день один и тот же: сваренную и очищенную картошку нарезали на сковородку и ставили в печь на угли, потом с желто-красной корочкой картошку солили и поливали подсолнечным маслом.

После завтрака у нас начинаются обыденные дела. Полем огород, рвем для скотины траву, кормим кур. А когда солнышко поднимается высоко в небо, мы с Ольгой относим матери обед. Ржаное поле находится далеко на горе, у самого леса. Мы с Ольгой идем через конопляное поле, затем скошенным лугом. Над нами звенят жаворонки, стрекочут в траве кузнечики. Ольга рассказывает, какая птица поет по-мокшански, какая по-русски, а какая по-татарски. Жаворонки, конечно, пели по-мокшански. Только слов я почему-то не разбирала. Сестра говорит, надо уметь их слушать, тогда и смысл слов дойдет. Жаворонок, говорит, обращается к нам: "Скорей, скорей, спешите к матери. Она очень устала и на ладони у нее лопнула кровавая мозоль. Увидит она вас и забудет про боль".

Я прислушиваюсь и начинаю улавливать в пении жаворонка человечьи слова. Если до сих пор меня поторапливала Ольга, то теперь я начинаю ее торопить. Ведь у мамы лопнула кровавая мозоль.

Вот и жнецы завиднелись в белых мордовских рубахах, будто белые лоскутки разбросаны по полю. Подходим поближе, и лоскутки превращаются в гусей, и только уже совсем близко - мы угадываем женщин с нашей улицы. Шумно вздыхают под острыми серпами стебли ржи, ложатся в снопы спелые колосья. Женщин много, но Ольга словно по запаху чует, где работает мама, идет никого не спрашивая, уверенно ведет меня по колючему жнивью. Наконец мы отыскиваем нашу маму. Она тоже, наверное, чувствует наш приход, тут же выпрямляется и поворачивается к нам лицом. Увидев нас, светло улыбается и, кажется, особенно рада мне. Она вонзает свой серп в сноп и подходит к нам. Мы принесли ей на обед бутылку молока, хлеб, картошку, лук и полный чайник ароматного чая, заваренного душицей. Мама наливает полную кружку горячего чая и пьет маленькими глотками. А мне удивительно, что на улице и без того невыносимая жара, а она еще пьет горячий чай. Потом она спрашивает, все ли в порядке дома, и опять берется за серп. Обедать пока рано. Ольга начинает помогать матери, вяжет снопы и складывает их в крестцы. Мне тоже хочется работать вместе со взрослыми, но Ольга сердито отмахивается и говорит, чтобы я не крутилась под ногами. Я сажусь на сноп и наблюдаю за женщинами. Рядом с матерью жала Аксюта Локстинь. Она с трудом нагибалась, ей мешал большой живот. Поэтому она часто выпрямляется и подолгу смотрит в небо.

- Аксюта, ты не дождичка ждешь? - в шутку спрашивает мама. - А то домой шла бы, пока не поздно, - уже серьезно советует ей.

- Большого дождя не хочу, а от маленькой тучки не отказалась бы, - в тон отвечает она.