Воронья Кость - [52]

— Это если поблизости нет крепости, — заметил он. — Куда же ещё могли сбежать местные жители?

Мурроу фыркнул.

— Да куда угодно. Может у них слишком много женщин и младенцев, чтобы рисковать ими. Они найдут какое-нибудь укрытие и пустят весть о нас на многие мили... проклятие, парень, да сними же ты мокрую рубаху, а то окочуришься.

Последнее он бросил Берто, дрожащему у огня в мокрой одежде, пока остальные разделись и искали место, чтобы высушить вещи. Венд одарил огромного ирландца полным желчи взглядом.

— Когда сюда заявятся воины, вроде тех, что мы повстречали в Галгеддиле, — возразил он, — я лучше посижу в мокрой одежде, чем встречусь с ними голозадым.

Раздались смешки, и более того, кое-кто даже снова оделся.

Воронья Кость взглянул на кучку мокрых и несчастных моряков Хоскульда, — Халк держался от них отдельно, а затем посмотрел на Горма.

— А хороший ли из тебя торговец? — спросил он, и получил в ответ настороженный взгляд. — Предположим, что хороший, и нам удалось бы убедить местных жителей, что мы не причиним им вреда. Если бы они не сбежали, ты мог бы помочь нам кое в чём, и в результате они великодушно отдали бы нам пригодную в пищу лошадь, в обмен, скажем, на четырёх новых рабов. Мне кажется, глупо ждать этого, так что нам следует зарезать лошадь прямо сейчас.

— Я не трэлль, которого можно купить и продать, — воскликнул Горм. — Незаконно продавать свободного человека, как раба, а уж тем более, христианина.

Воронья Кость склонил голову на бок и скривился, словно специально ждал этого момента, чтобы поставить Горма и остальных моряков Хоскульда на место.

— Я здесь закон, — ответил он. — А ты не такой уж и добрый христианин, как говоришь. Вы все теперь трэлли, и не имеет значения, кем вы были раньше.

Кэтилмунд, отправившийся на конюшню вместе с двумя другими, прихватив нож, чтобы перерезать лошади горло, рассмеялся, взглянув на лицо Горма, — но христиане, как заметил Мар, опустили глаза в пол.

Они жарили конину, жир капал и шипел в пламени, у них была пища, теплое и сухое укрытие в шторм, — вполне достаточно, чтобы все почувствовали себя довольными. На случай, если кто-нибудь появятся, выставили дозорных, остальные развалились у очага, слушая, как завывает штормовой ветер. Все дружно согласились с тем, что в такую погоду лишь безумец отправится воевать. Единственное сражение шло лишь за место для сушки вещей, да за последние куски лошадиного мяса, но всё ограничилось не более чем рычанием и хмурыми взглядами.

Ночью буря еще усилилась, так что крепко уснуть смогла лишь одна жёлтая сука — людей беспокоил шум ветра, так же, как и возможное появление вооружённых воинов. Так что вместо сна побратимы занялись проверкой оружия и ремешков шлемов.

Через некоторое время к Вороньей Кости подошёл Гьялланди, сел рядом и кивнул на Берто: тот дрожал и смотрел в огонь.

— Мне кажется, убийство давит на мальчишку тяжким грузом, — сказал он тихо. — Похоже, тот воин, которого он убил в Хвитранне, стал его первым.

Воронья Кость взглянул на Берто и кивнул, Гьялланди отошел. Через мгновение Олаф неслышно подкрался к маленькому венду, который отпрянул от огня, словно ужаленный.

— Убить человека — нелёгкое дело, — сказал Воронья Кость. Глубокие карие глаза Берто блестели как лунная дорожка, когда Олаф заглянул в них. Воронья Кость помнил своё первое убийство, — Клеркон, викинг, что пленил его самого, его мать и приёмного отца. Мать и приёмный отец погибли, а самого Олафа освободил от рабского ошейника Орм, который хоть и не знал тогда, кто такой Воронья Кость, но обошелся с ним по-доброму. И даже более чем: в Новгороде Орм поручил Торгунне купить мальчику подходящую одежду и другие необходимые вещи, одной из которых и оказался небольшой топорик, так как девятилетний Воронья Кость уже считал себя воином, и ему было необходимо оружие.

И вот на главной площади Новгорода он увидел Клеркона, стоящего вместе с Ормом, Финном и остальными, Мартин тоже был там. Воронья Кость видел их как в тумане, ему не было дела, что в тот момент они толковали о чём-то важном. Он просто заметил Клеркона.

Олаф помнил свои тогдашние чувства — внезапный, дикий восторг, он вприпрыжку пересёк площадь и высоко подпрыгнул, потому что был еще слишком мал, чтобы посмотреть Клеркону в лицо, и врубился топориком врагу в лоб.

Лезвие вошло как нож в яйцо, вспоминал он, рассказывая Берто. Правда, он не обмолвился, что это ощущение еще долго возвращалось к нему каждую ночь, а ладонь, которой он держал топорик, охватывал странный зуд. Не нужно было слов, Берто и так всё понял, глядя в его затуманенные глаза, и вдруг положил ладонь на запястье Вороньей Кости.

Этот жест вернул принца из его мрачных воспоминаний, он слегка вздрогнул и попытался говорить жёстко, ведь это он должен утешать Берто, а не наоборот.

— Позже, — добавил он, — я убил Квельдульфа, убийцу моей матери, тем же самым способом, но он мне никогда не снился.

Воронья Кость взглянул на Берто — его глаза походили на глаза жёлтой собаки, и он смутился — на самом деле юноша напомнил ему хазарскую девушку, которая была у него первой, и он сказал об этом, пытаясь сменить тему. Щёки Берто вспыхнули, глаза округлились.