Вороны - [2]

— Пошла прочь! А ну, пошла!

Курица не двигалась с места, лишь трясла красным, упавшим на бок гребнем.

— Кышть!

«Так и придется идти выгонять!» Высокая фигура с повязанным белым платком показалась над кустами. На всякий случай Пелагея прихватила тонкий малиновый прут и решительно двинулась вперед. Отчего вдруг стало так темно? Она взглянула на небо и не сразу поняла, что это. Что-то сверху на нее надвигалось как огромная плотная туча, затянуло собой весь небосвод и давила, давила… Она присмотрелась. Над ней кружит стая черных ворон. Сколько их здесь! Все небо ими кишит. Пелагея почувствовала страх, ноги подкосились. Она присела на землю, растерянно наблюдая за движением темных пятен, не в силах пошевелить и пальцем. Тревожная мысль о дочери резанула по сердцу и как игла заколола. Не принесло бы мрачное племя какой беды. Кто же ее защитит, если не мать? Пелагея попыталась встать, опереться на руки, но те не слушались. Рядом послышался шум крыльев, — огромная черная птица присела на куст вишни напротив. «Только бы не каркнула, только бы не каркнула», — взмолилась в душе женщина. Ворона, словно поняв ее ужас, издала сухое и колючее «Кра-а!». «Чего тебе здесь нужно?!!» — крикнул внутренний голос. «Убирайся!» Ворона сделала медленный круг над головой, затем камнем упала вниз. Несколько белых перьев, — все, что осталось от курицы. С добычей в когтях ворона направилась в сторону леса. Пелагея тяжело вздохнула и… проснулась.

Весь праздничный день мать ходила молча, думая о чем-то своем. Тяжело вздыхала, на вопросы отвечала лишь «да» или «нет». Наконец, Гардиния не выдержала:

— Матушка! Что случилось то? Скажи, прошу! Или я в чем провинилось пред тобой?

— Ничего, доченька. Просто дурной сон. Отойти никак не могу.

— Плохой сон лучше рассказать до обеда, тогда не сбудется.

— Твоя правда… Вороны мне снились и все кружили надо мной, кружили. Ворона — печальный вестник. А уж если крикнет — жди беды. Вот я и думаю, — откуда ее ждать, беды то? Ничего у меня нет более дорогого, чем ты… Может, не пойдем сегодня на гулянья?

— Успокойся, матушка. Что со мной может случиться? Там народу сколько будет. Веселье. Танцы. И не одни там будем, — родня с нами. Что дома вдвоем сидеть? — Она ласково погладила рыжего кота, свернувшегося на лавке клубком.

— И то верно. Тебе возраст пришел в люди выходить. Хочу, чтобы сегодня особенно хороша была.

— Охотно!

Гардиния задорно улыбнулась и скрылась в своих покоях. Мать только хмыкнула: «Одно слово — стрекоза!»

Пелагея собиралась недолго; одела светло-серый сарафан, убрала тяжелые косы под дорогой кокошник, достала серебряные украшения. В зеркале на нее смотрела все еще красивая и статная женщина. Пелагея подумала, что Гардинии не будет стыдно за мать; люди на родителей смотрят, что ни говори. Чуть помедлив, она пощипала щеки для румянца. Вот и готова. Осталось дождаться Гардинию.

Когда дочь вошла к ней в покои, то ее щеки пылали от смущения и удовольствия, а глаза сияли. Расшитая бисером рубаха с широкими рукавами до локтя, длинный темно-синий сарафан, украшенный серебряной тесьмой, кожаная обувка, отделанная бисером, на голове как обруч — синяя шелковая лента. На запястьях и шее — нитки жемчуга. Все подчеркивало красоту и изящество.

— Был бы отец жив, — как бы сейчас гордился тобой… — только и выдохнула мать. Пелагея смахнула с ресниц слезинку. Гардиния же подошла сзади, прижалась.

— Ну, что ты матушка! Нам веселиться надо, а не плакать!

— Это я от радости…

На поляне, недалеко от капища, собралось много народа. Мать сидела в кругу взрослых женщин и беседовала. Сколько новостей и пересудов соберешь зараз на празднествах! У кого-то пропала корова, сено пожгли завистливые соседи, — хорошо, что в своем селенье такого не бывало, у кого муж спутался с другой, у кого ребенок родился на пару недель раньше срока, — тут слово взяла Марфа, известная на всю округу своей плодовитостью и знанием всех тонкостей деторождения. Женщины уважительно слушали Марфу. Пелагея, удрученная отсутствием плодовитости у нее самой, отвела взгляд в сторону, нашла дочь, — та вела фигуру танца. Молодые люди всячески стремятся завладеть ее вниманием, а Гардиния лишь хохочет, играет. Карас — прекрасный охотник, к тому же высок, строен, глаза чистые, ясные как небо. Лурис — играет и поет так, что душа замирает. И сила в его молодом теле играет немалая. Он будет верным спутником и опорой. Петрик, — тот смышлен и умеет добиваться своего, — за таким не пропадешь. Тронет ли кто из селян сердце дочери? Самой старшей из танцующих оказалась Прасковья, — мать Вагаса. Со смехом та взяла в руки хлеб и встала в центр хоровода. Пелагея посмотрела на нее и подивилась, — как уродуют годы. А ведь были времена, когда Прасковья считалась одной из первых красавиц. Неужели и сама превратится в такое вот печеное яблоко?

После танцев начались игрища, которые продолжались всю ночь и закончились обрядовым пиром: творог, яйца, сыр, оленина, овсяная каша, мёд, пиво, ягодное вино. Старейшина Аргус поднес чашу вина богам, раздал освященный хлеб. С восходом солнца народ разошелся по домам.