«Вороново крыло» - [7]

— Ах, вот оно что, мама имеет в виду свою накладку! — подсказала мисс Крамп, подпрыгивая и заливаясь неудержимым хохотом, и в ответ на ее смех почтенная хозяйка «Сапожной Щетки», любившая шутку, даже когда она отпускалась по ее собственному адресу, тоже рассмеялась и заявила, что никто еще, кроме мистера Крампа и мистера Эглантайна, не видел ее без упомянутого украшения.

— Ну так уходите же, насмешник, — обратилась мисс Крамп к Уокеру, — я хочу поспеть к увертюре, а сейчас уже шесть часов, и мы непременно опоздаем.

Но это «уходите» было сказано таким тоном, что проницательный мистер Уокер понял его как «останьтесь».

— И не подумаю, Эгги, я не уйду отсюда, пока вы не кончите завивать этих дам; разве вы сами не говорили, что во всей Европе не найти таких волос, как у мисс Крамп? Неужели же вы думаете, что я соглашусь уйти, не увидев это чудо? Да ни за что на свете!

— Ах вы, противный, гадкий, несносный насмешник! — воскликнула мисс Крамп. Но с этими словами она сняла шляпу и повесила ее на один из подсвечников, стоявших перед зеркалом мистера Эглантайна (это была черная бархатная шляпка с отделкой из дешевых кружев и украшенная настурциями, вьюнками и желтофиолем).

— Подайте мне, пожалуйста, мой пеньюар, мистер Арчибальд, — обратилась она к Эглантайну, и Эглантайн, готовый на все, когда она называла его по имени, немедленно извлек требуемое одеяние и окутал им нежные плечи дамы, которая тем временем сняла со лба диадему из накладного золота, вынула два медных гребня с поддельными рубинами и третий, тот, что придерживал пучок на затылке, затем посмотрела своими огромными глазами на незнакомца, тряхнула головой, и роскошная волна переливающихся, великолепных, вьющихся, черных, как агат, волос хлынула водопадом вниз, — зрелище, должен сказать, которое доставило бы наслаждение самому мистеру Роуленду. Волосы рассыпались по ее плечам, по спине, по спинке кресла, на котором она сидела, и из-под этого каскада волос лукаво блестели глаза, а розовое личико сияло торжествующей улыбкой, говорившей: ну видели вы где-нибудь подобное небесное создание?

— Черт побери, я никогда не видел ничего более прекрасного! — вскричал мистер Уокер с нескрываемым восхищением.

— В самом деле, — проговорила миссис Крамп, принимая комплимент на свой счет. — Когда я в тысяча восемьсот двадцатом году играла в «Уэлзе» и у меня родилось это прелестное дитя, мои волосы были точно такие же. Меня прозвали из-за них «Вороново крыло», и теперь я частенько говорю Морджиане, что она появилась на свет для того, чтобы похитить волосы у матери. Случалось ли вам бывать в «Уэлзе» в тысяча восемьсот двадцатом году, сэр? Может, вы запомнили мисс Деланси. Я же и есть та самая мисс Деланси! Может, помните:

Тара-рим, тара-рим,

Звезды светят несмело.

Над обрывом речным

Вдруг гитара запела.

Сладкий звук за кустом

Над водою глубокой

Мне поведал о том,

Что Селим недалеко.

Помните из «Багдадских колоколов»? Фатиму играла Деланси, а Селима — Бенломонд (его настоящее имя было Баньон, на этом и кончилась его карьера, бедняги). Так вот я пела под аккомпанемент тамбурина, а после каждого куплета танцевала:

Тара-рим, тара-рим,

Нежный голос поет,

Нежный звон колокольный

С минаретов плывет.

— Ой! — вдруг вскрикнула в эту минуту, словно от нестерпимой боли, мисс Крамп (не знаю, ущипнул ли ее парикмахер, или дернул, или, быть может, вырвал один из волосков на ее прелестной головке). — Ой, мистер Эглантайн, вы меня убьете!

Ее маменька, увлекшаяся в это время ролью и державшая конец боа на манер тамбурина, и мистер Уокер, с восторгом следивший за ее игрой и почти забывший в это мгновенье чары дочери, — оба тут же повернулись к Морджиане и принялись выражать ей свое сочувствие.

— Убить вас, Морджиана, мне убить вас?! — с упреком сказал Эглантайн.

— Все прошло, мне уже лучше, — с улыбкой заявила юная леди, — право, мистер Арчибальд, не беспокойтесь.

И если уж говорить правду, то на всей ярмарке невест и даже среди самых что ни на есть великосветских хозяек самых что ни на есть великосветских лакеев, посещавших «Сапожную Щетку», не нашлось бы большей кокетки, чем мисс Морджиана. Она считала себя самым обворожительным, созданьем на свете. Стоило ей встретиться с незнакомым мужчиной, как она тут же начинала пробовать на нем силу своих чар; ее красота, ее манеры — вся ее внешность отличались яркостью и притягательностью, которые, естественно, пользуются самым большим успехом в нашем мире, ибо люди охотнее и больше всего восхищаются тем, что само бросается в глаза; и потому нередко оказывается, что в женском цветнике наибольшее восхищение вызывает такой цветок, как тюльпан, а какая-нибудь скромная фиалка или маргаритка остаются никем не замеченными. Таким именно тюльпаном и была Морджиана, и ее неизменно окружала целая толпа любителей тюльпанов.

Итак, простонав сначала «ой-ой-ой!», а затем успокоив всех, сказав, что ей лучше, Морджиана привлекла к себе всеобщее внимание. Последние ее слова чрезвычайно воодушевили мистера Эглантайна, и, взглянув на мистера Уоркера, он спросил:

— Не говорил ли я вам, капитан, что это чудо природы? Вы только посмотрите на эти волосы, они черные и блестящие, как атлас. Они весят не менее пятнадцати фунтов, и я не позволю какому-нибудь растяпе-подмастерью вроде Мосроза, да и вообще никому не позволю притронуться к этим волосам, хотя бы и за пятьсот гиней. Ах, мисс Морджиана, помните, что вас всегда будет причесывать Эглантайн, помните это!