«Вороново крыло» - [3]

Нужно отдать должное мисс Морджиане: она ни одному из них не отдавала предпочтения и, принимая в подарок флакон одеколона, или гребень от парикмахера, или же билет в оперу, приглашение в Гринвич или кусок настоящего генузского бархата на шляпку (предназначавшегося первоначально для жилета) — от другого обожателя, была одинаково мила с обоими и каждому преподнесла по локону своих прекрасных шелковистых волос. Это было все, чем она располагала, бедняжка! И как же еще она могла отблагодарить своих обожателей, как не таким скромным и безыскусным выражением признательности? В тот день, когда соперники обнаружили, что они оба обладают локонами Морджианы, между ними разразилась бурная сцена, окончившаяся ссорой.

Таковы были хозяева и посетители нашей маленькой «Сапожной Щетки», с которыми (поскольку глава эта вводная и не претендует на полноту, а значит, и на последовательность) мы должны на время разлучить читателя и перенести его всего только (так что не надо пугаться) на Бонд-стрит, где его внимания ждут некоторые другие персонажи.

На Бонд-стрит, неподалеку от магазина мистера Эглантайна, расположены, как это всем хорошо известно, «Виндзорские конторы». Тут же находится Дидлсекское страховое общество (Западный филиал), «Британская и Иностранная Мыловаренная Компания», всеми уважаемая контора прославленных адвокатов Кайта и Левисона; впрочем, поскольку имена других владельцев контор не только выгравированы на дощечках, но и занесены в придворный календарь мистера Бойля, то совершенно излишне перечислять их здесь. Здесь-то, на антресолях (между просторными залами «Мыльной компании» в бельэтаже со статуей Британии, протягивающей пакет с мылом Европе, Азии, Африке и Америке, и Западным филиалом Дидлсекского общества в первом этаже), проживал некий джентльмен по имени Говард Уокер. На дверях конторы этого джентльмена, на медной дощечке, чуть пониже его имени было начертано слово «агентство», а потому мы вправе предположить, что он действительно занимался этим таинственным делом. Выглядел Уокер чрезвычайно почтенно: у него были пышные бакенбарды, темные глаза (которые слегка косили); он всегда ходил с тростью и в бархатном жилете. Он был членом клуба, посещал оперу и во всех подробностях знал театральную закулисную жизнь; кроме того, он имел обыкновение употреблять в разговоре кое-какие французские словечки, которых он нахватался во время пребывания «на континенте»; в самом деле, в его жизни бывали периоды, когда ему представлялось крайне удобным обретаться в Булони, где он научился курить, играть в экарте и на бильярде, что чрезвычайно пригодилось ему впоследствии. Он был завсегдатаем лучших бильярдных залов в городе, и маркер Ханта мог дать ему вперед не более десяти очков. Кроме того, мистер Уокер был знаком с некоторыми представителями высшего света, так что его нередко можно было видеть прогуливающимся под руку с такими особами, как милорд Воксхолл, маркиз Биллингсгет[4] или капитан Бафф, при этом он раскланивался с молодым Мозесом, щеголеватым бейлифом[5], с содержателем игорного дома Лодером или с Аминадабом, торгующим сигарами в Квадранте.[6] Порой мистер Уокер отпускал усы и именовал себя капитаном Уокером — он считал себя вправе претендовать на это звание, ибо некогда числился на службе у ее величества королевы Португальской. Вряд ли следует говорить, что он не раз представал перед судом по делу о банкротстве, Однако тем, кто недостаточно хорошо знаком с его биографией, довольно трудно поверить, что он столько раз оказывался неплатежеспособным и был тем самым лицом, которое в долговом списке значилось под именем Хукера Уокера то виноторговцем, то комиссионером, то продавцом нот и еще бог знает кем. Дело в том, что, хотя он и предпочитал называться Говардом, настоящее его имя было Хукер, именно так окрестил его почтенный старый родитель, бывший священником и предназначавший сына для той же деятельности. Но так как старый джентльмен умер в Йоркской тюрьме, куда был посажен за неуплату долгов, то ему не удалось привести в исполнение свое благочестивое намерение; и молодой человек был брошен на произвол судьбы (как он имел обыкновение говаривать, неизменно сопровождая свои слова градом проклятий) и начал самостоятельную жизнь в очень раннем возрасте.

Сколько лет было мистеру Говарду Уокеру в ту пору, к которой относится наше повествование или незадолго до или после описываемых событий, определить невозможно. Если ему и впрямь было, как он утверждал, двадцать восемь лет, то время его не пощадило: волосы его поредели, под глазами образовались гусиные лапки, и во всей наружности можно было заметить признаки увядания. Если же, наоборот, ему было сорок, как уверял Сэм Снэффл, тоже с малых лет хлебнувший горя, то для такого возраста Уокер выглядел еще чрезвычайно молодо. Он был подвижен и тонок, у него были стройные ноги, а в его бакенбардах не было ни одного седого волоска.

Следует, правда, заметить, что он употреблял восстановитель мистера Эглантайна (от которого бакенбарды становились черными, как сапоги) и был достаточно частым посетителем лавки этого джентльмена, покупая у него в большом количестве мыло и другие парфюмерные товары по необычайно низким ценам. Сказать по правде, никто не видел, чтобы он когда-нибудь уплатил хоть шиллинг за все эти предметы роскоши, так что, приобретая их на столь выгодных условиях, он, разумеется, имел возможность необыкновенно широко ими пользоваться. Таким образом, мистер Уокер являл собой не менее замечательный букет, чем сам мистер Эглантайн: его носовой платок благоухал вербеной, волосы — жасмином, а от сюртука всегда распространялся приятный запах сигар, благодаря чему его появление в маленькой комнате тотчас же обращало на себя внимание. Я потому так подробно остановился на мистере Уокере, что эта небольшая повесть посвящена главным образом людям, а не каким-либо выдающимся событиям, а мистер Уокер — один из главных ее dramatis personae