Воронка - [29]

Проповеднице перечил другой женский голос — более высокий и молодой. Он принадлежал еще не старой на вид женщине с высоко начесанной «бабеттой» на голове. «Бабетта» эта, происходящая из шестидесятых годов прошлого столетия, была обмотана по основанию пестрым шелковистым шарфиком, концы которого, словно заячьи ушки, бодро подпрыгивали при каждой фразе дамы. Со своего места, между головами сидящих впереди себя, Паша только и видел эти цветные прыгающие ушки.

— … А вот у меня двое детей в моем доме живут и внук недавно родился! — Ушки убежденно кивнули, — Так чего мне — дом отписать на вашу чистоту, а родных детей на улицу выпроводить? Как котят каких-нибудь паршивых? Что это за чистота ваша такая, что надо ей дом отдать? Я всю жизнь без мужа, ради сына и дочери трудилась, а теперь, что же, пошли вон, родные дети?!..

— Все вы грязные! — вдруг выкрикнула старушка с резким голосом. Паша вздрогнул — он инстинктивно боялся кликушества. Неприятный голос продолжал отрывисто выкрикивать: — Только бы кушать да пить вам! Нет у вас души, нет сердца! Живете как животные!..

Ее перебил мужской баритон, принадлежавший осанистому старику в серой мятой шляпе:

— Пусть дети ваши тоже к чистоте придут — тогда и на улице не останутся.

Резкоголосая замолчала, будто ее водой окатили.

— Как это? — удивились ушки.

— А у нас мирян не обижают. Им даже помогают. А если Учитель совет даст, да благословение — ни в чем нуждаться ваши дети не будут! Чего же плохого, коли люди успешно живут. Пусть! Мирская наша жизнь и дана для труда, для успеха. Надо цвести и процветать в жизни, только чистоте благодарным быть!

Цветные кончики шарфика недовольно подпрыгнули:

— Опять эта чистота! Так, а чем эта чистота помочь мне сможет, если мне пенсии на стиральную машину не хватает? Денег даст, что ли?

— Коли учитель благословит — то даст! — твердо заверил ее баритон.

— Так я завтра приду к этой вашей чистоте за деньгами! — чуть подначивая, заявила дама с «бабеттой». Старик ответил ей просто и серьезно:

— Приходи, конечно. Поговорим, порешаем.

Разговор на этом не закончился, но Паше пора было выходить. Он прошел к выходу, заметив для себя, что почти все в автобусе говорили на одну и ту же тему. Последние полтора года Паша в реальном мире присутствовал редко, мало и без всякого интереса к происходящему. Таких вот разговоров не слышал давным-давно, но сообразил, что появилась за последнее время в Гродине очередная секта. Раньше здесь крутились иеговисты, адвентисты, муниты, баптисты и прочее, но «чистота» — это что-то новенькое, неслыханное. Но все это без разницы и к делу отношения не имеет.

«Выполз на свет божий! — пришла на ум ироническая мысль. — Наслушался! И чем люди себе головы забивают? Пойду-ка я, выпью.»

Глава 8. Кошечка на диване

— Как же мне вас благодарить, Валечка? — спрашивала Лиза, заглядывая в глаза Валентине и всплескивая руками как курица крыльями.

Вале было приятно слышать слова искренней благодарности. Она любила делать свою работу хорошо и очень хорошо. Случай с Лизой был, действительно, тяжелый. Ни детство под крылом любящей семьи, ни отрочество с друзьями из таких же благоустроенных квартир в центре города не подготовили молодую женщину к шквалу горестей, обрушившихся на нее с неожиданной, непредсказуемой и невиданной жестокостью.

К моменту икс Лиза была милой замужней домохозяйкой, нежным цветком в комфортабельной оранжерее, кошечкой на велюровом диване. У нее были длинные ногти и рассеянный взгляд женщины, список проблем которой умещался в одной — единственной фразе: ах, если бы у меня был ребенок! Но вскоре и это затруднение благополучно разрешилось — у Лизы родилась дочь. Безоблачное счастье длилось всего пять месяцев. В марте девочка приболела, потом стала угасать на глазах и, наконец, тихо умерла одной черной ночью, освещаемой лишь вспышками молний майской грозы. Девочку не спасли ни деньги, ни молитвы, ни аура благополучия семьи. Диагноз не имел значения, поддержка родственников была не нужна, судьба заткнула свои маленькие ушки бирушами, не желая слышать жалоб.

Нет ничего скучнее банальных комментариев соседей по лестничной клетке, втайне подпитавшихся адреналином удовлетворения от несчастий таких счастливых людей, как эти Бирюковы. Марья Михайловна в беседе с подругой о превратностях путей человеческих скорбно качала головой:

— Ты же смотри, Инна Константиновна, как жили Бирюковы! И квартира у них четырехкомнатная, и машина не абы какая, и Лиза одета как куколка, а вот — дитё умерло у них, и теперь еще Лизины родители в аварию попали!

Родители Лизы погибли вместе, в один день, в один час. Их новенький «Форд» за секунду превратился в груду бессмыленного изуродованного металла. Залитые кровью тела пожилых людей доставали из скомканного «Форда» с помощью автогена и все равно по частям. Как-то не укладывалось в голове, что водитель, размазавший «Форд» по асфальту своим многотонным груженным бетонными плитами КАМАЗом, остался абсолютно невредим да и не виноват.

До смерти родителей Лиза успела погрузиться в отчаяние только наполовину глубины, но полагала, что достигла дна, ибо хуже быть не может. Однако, оптимист — Случай доказал, что может и еще как! Муж Лизы, слушая ее бессвязные и отчаянные речи, потоком лившиеся день за днем, неделя за неделей, начал постепенно терять терпение. Ему стало казаться, что вся его последующая жизнь теперь превратится в эти беспрерывные беспомощные слезы, слезы сольются в ручьи, соленые ручьи образуют реки, реки — моря, а потом эти моря просочатся в почву и не будет больше ничего определенного и прочного в его жизни. Скорбь отца по дочери так и не окрепла в настоящее и абсолютное горе. Сам он и раньше терял друзей и любимых, видел как это бывает у других и точно знал: жизнь состоит из потерь до тех пор, пока ты сам не становишься чьей-то потерей. Но до того момента надо жить, не позволяя обстоятельствам превращать себя в Бахчисарайский фонтан.