Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность - [19]

Так шла жизнь братьев Воронцовых: один сражался за Россию с английскими дипломатами в Лондоне, другой жил в Петербурге, затаив глубокую неприязнь к царившим там порядкам. Старший брат был для младшего живою связью с оставленною последним родиною: писал ему, извещал о переменах при дворе и в России, предстательствовал за брата и за его проекты перед императрицею. Кроме дружбы к Англии, у обоих Воронцовых за описываемое время резко выделяется неприязнь к Франции, демагоги которой не на шутку переполошили всех защитников старого режима. Хотя Воронцовы и стояли за “лучшее” правление, за коллегиальное решение государственных дел, но во всяком случае не сочувствовали забиравшему силу парламенту, а на лиц, подобных Марату, Робеспьеру и Дантону, смотрели с нескрываемым ужасом. Разумеется, в понятиях Воронцовых “лучшее” управление было синонимом командования “лучших” людей (в смысле их принадлежности к “высшему” сословию) остальною массою. Мысль о главенстве “народа” была еще тогда слишком молодою, и трудно было бы, конечно, рассчитывать встретить ее адептов среди людей, выросших в горделивых родовых традициях.

Но всего интереснее, что эту неприязнь к “жакобитам” Воронцовы перенесли на всю французскую нацию, нравам которой они, однако, подражали, а перед литературою – преклонялись. Семен Романович в одном из своих писем говорит: “Кто с французами ни связывался, – все теряли свою непорочность, славу и независимость. От них только развращения умножаются”. А Александр Романович в своей записке о Французской революции к Безбородко говорит: “Нужно бы сим неистовствам преграду сделать государям. Если сей образ правления и мнимого равенства хоть тень закоренелости во Франции примет – для других весьма пагубно”. В этой же записке “осторожный” Воронцов предлагал смотреть за приезжими французами. Конечно, граф пересаливал, предполагая, что эти “французики”, приезжавшие к нам за “ловлей счастья и чинов”, способны устроить революцию и в России...

Семен Романович, не любя “жакобитов”, вместе с тем негодовал на то, что – при скудости русских финансов – выдали принцам, эмигрировавшим из Франции, большие деньги. В ранних детских воспоминаниях Михаила Семеновича Воронцова осталась сцена, происшедшая у отца его с графом д'Артуа, приехавшим, по опрометчивому настоянию Зубова, в Англию. В полурастворенную дверь дети слышали, как Семен Романович сказал в горячности принцу: “Когда в жилах течет кровь Генриха IV, то нечего попрошайничать, а нужно возвращать свои права со шпагою в руке!”

Отношения графа Александра Романовича к государыне и придворным партиям оставались по-прежнему холодными, и в 1794 году он вышел, по собственному желанию, в отставку, призванный снова на службу только при Александре I.

В замечательной автобиографической записке Александр Романович высказывает много благородных мыслей и, говоря в исполненных достоинства выражениях о своей службе, не бесполезной, по его мнению, родине, а также об испытанных неудачах, заканчивает следующими прекрасными словами: “Впрочем, я всегда был того мнения, что люди имеют соответственно их достоинствам внутреннюю цену, которой не в состоянии отнять у них никто”.

Но и государыня на этот раз была довольно справедлива к своему неугодливому министру. Приказывая Завадовскому заготовить указ об отставке его друга, она писала: “Не спорю, что он вам дорог и что таланты имеет. Всегда знала, а теперь наипаче ведаю, что его таланты не суть для службы моей и что он мне не слуга. Сердце принудить нельзя; права не имеют принудить быть усердным ко мне... Разведены и развязаны навек будем”... Затем следовало совсем не “дипломатическое”, но чисто русское ухарское выражение по адресу Воронцова: “Черт его побери!”

Александр Романович был избавлен от необходимости откланиваться после отставки государыне, причем последняя мотивировала это дозволение следующими умными словами: “За справедливость, коя требована с гордостью и отдана по убеждению, – поклон всякой неуместен!”

Так расстался Воронцов с императрицею, жизнь которой, исполненная бурных приключений, крупных, но неоконченных начинаний и давшая России так называемый “золотой Екатерининский век”, склонялась к неизбежному концу, от которого не избавлены – увы! – даже могучие венценосцы.

Глава V. Кары и милости

Царствование Павла I. – Деятельность Семена Воронцова в Англии. – Трудное положение России. – Блестящий эпизод из посланничества Воронцова. – Неугодливость Зубову. – Интимные черты переписки. – Смерть Екатерины II. – Ужасное положение Зубова. – Воцарение императора Павла I. – Отношения государя к Воронцовым. – Семен Воронцов в фаворе. – Рискованное ослушание императора. – Характер царствования Павла I. – Опала Ростопчина. – Опасные предложения. – “Реприманд” Семену Воронцову. – Его внезапная отставка. – Конфискация и секвестр[6] имений Воронцова. – Письмо священника Смирнова о смерти Павла I. – Молодой государь. – Подача мнений Воронцовыми. – Старший Воронцов – канцлер. – Брюзжащая старость и кипучая юность. – Прибытие Семена Воронцова в Россию. – Воронцов и Чарторижский. – Отставка и смерть канцлера Воронцова. – Утешение последних лет жизни Семена Воронцова