Воробьиная ночь - [13]

— Вы о чем это, ребята? Я не врубился.

— И не надо, инженер, — успокоил его Гена. — Меньше знать будешь, дольше проживешь. Дяди шутят.

— А… о чем?

— О длине шеи у жирафа, — серьезно разъяснил тот, чем поставил бортмеханика в окончательный тупик. Есть такие люди: мгновенно выполнят чужое распоряжение, но самостоятельно будут очень долго соображать, как донести ложку до своего рта.

— Второй пилот, делаю вам замечание, — ровно сказал Останин. — При повторении отстраню от полетов. Все. Запрашиваем запуск. — Он нажал кнопку внешней связи на штурвале. — 26678 — Атлантида. Разрешите запуск.

— Атлантида — 26678, запуск разрешаю, — мгновенно прозвучал металлический голос.

У штурмана запуск — самая запарка. Ему приходится работать за двоих. Он поднимает столик и перешагивает через проход на место радиста. Все питание для приборов и запуска двигателей подается через его щиток. Аккумуляторы, генераторы, преобразователи нужно включить не только в строго определенной последовательности, но в точно отведенное время, которого в распоряжении штурмана — секунды. Так. Аварийный переключатель — «автомат». Вольтметр — «аварийная шина». Генераторы, преобразователи: щелк, щелк, щелк…

Он слышит голос командира и ответ бортмеханика:

— РУД* — ноль, винт с упора!

— Установлен, с упора снят.

Слышен свист раскручиваемой турбины и голос механика:

— Давление масла есть… давление топлива есть… температура газов растет… срезка топлива есть… Левый запущен!

Штурман прыгает на свое место. Пристегнуться. Надеть наушники. Включить, проверить и настроить радиокомпаса, установить канал аэропорта на станции ближнего наведения, проверить локатор, согласовать компаса…

Перекличка по карте обязательных проверок.

— Опознавание?

— Включено, работает.

— Топливная система?

— По заданию — пять пятьсот.

— Электросистема?

— Проверена, работает нормально.

— РСБН, АРК**?

— Включены, канал установлен, первый — дальний, второй — ближний…

— Атлантида-руление, разрешите?..

— 26678, выруливать разрешаю.

— РУД — двадцать!

— Двадцать есть, — отвечает бортмеханик, сдвигая рычаги вперед.

Машина легко и мягко страгивается с места. Правая рука командира на штурвале, левой он легонько поворачивает штурвальчик управления носовым колесом. Он точно и плавно вписывается в разворот, самолет выкатывается на рулевую дорожку.

— Атлантилда-старт, прошу исполнительный.

— Исполнительный разрешаю.

— Закрылки пятнадцать!

— Закрылки выпущены.

— Атлантида, прошу взлет с ходу!

— 26678, разрешаю.

— Винт на упор! Включить фары!

— На упоре. Фары включены.

— РУД — взлетный режим!

— Есть взлетный.

Обычно серая бетонная полоса в свете фар приобретает молочно-белый цвет. По обеим сторонам черно, и она как выстрелена за горизонт, в звездное небо. Она раскручивается, словно приводной пас, и набегает все стремительней.

Командир слышит в наушниках голос штурмана:

— Скорость растет… сто тридцать… сто пятьдесят… сто семьдесят… рубеж!

Эта команда дает пилоту на раздумье одну-две секунды. Если с самолетом что-то неладно, он мгновенно должен прекратить взлет, иначе будет поздно. Потому что если он замешкается хотя бы еще на несколько секунд, никакие тормоза уже не помогут. Самолет вышвырнет за пределы полосы.

— Подъем!

Командир легонько тянет штурвал на себя, отрывая от полосы переднее колесо.

— Отрыв!

— Убрать шасси.

Глухой удар снизу — бортмеханик убрал колеса.

— Высота семьдесят, скорость двести пятьдесят

— Убрать фары.

— Фары убраны.

— Высота сто двадцать, скорость двести девяносто.

— Закрылки убрать!

— Курс тридцать, — голос штурмана.

— Беру тридцать.

Командир дает левой ногой и чуть давит левой рукой на штурвал. Самолет кренится, звезды медленно передвигаются по лобовому стеклу слева направо. Подсветка мягкая, почти уютно-домашняя.

— Взял тридцать.

Он выравнивает самолет. Он пробегает взглядом по приборам. Скорость 320, вертикальная — шесть с половиной метров в секунду, крен пятнадцать градусов, шарик в центре, разворот координированный. Двигатели работают ровно, звук чуть приглушенный, спокойный. Не мигает ни одна красная сигнальная лампочка тревоги.

На земле экипаж — не экипаж. Это просто кучка всеми затюканных и затурканных нищебродов, которые всем должны и обязаны, а им никто и ничто, и мечтающих об одном-единственном: взлететь. Им испортил настроение командир эскадрильи или, как в этом случае, хозяин фирмы, медицина, диспетчера, ремонтники, заправщики, грузчики, дежурный штурман, синоптики… даже уборщица и та норовит ими покомандовать. Кто только ими не помыкает — и все правы, все имеют право требовать, приказывать, распоряжаться. У экипажа единственное право: терпеть и молчать. Попробуй огрызнись — тут тебе таких палок в ходульки навтыкают, что на первом же шаге нос расшибешь.

Самолет на земле — не самолет. Во-первых, это просто рогатая уродина, во-вторых, она намертво прикована к бетону заправочными шлангами, силовыми кабелями, проводами связи, да и просто своей тяжестью непомерной.

Зато в воздухе экипаж — люди. Самолет — птица. Взаимопонимание тут полное. Взаимовыручка абсолютная. Согласованность между людьми и самолетом безукоризненная. Тут не то что с полуслова — с полунамека все понятно как людям, так и машине, все спокойно и уверенно делают свое обусловленное извечное дело. Никаких трений, никаких обид, никаких недоразумений. Отношения на «вы» — в смысле высочайшего почтения друг к другу.