Воробей под святой кровлей - [32]

— Куда тебя, девочка, посылают, что ты так спешишь?

Раннильт покорно остановилась и, подняв голову, увидела перед собой свежее, круглощекое лицо Марджери:

— Миссис Сюзанна сегодня дала мне выходной. Я иду в аббатство отнести Лиливину кое-что из съестного.

Это имя, столь много значащее для Раннильт, ничего не сказало Марджери, поэтому она объяснила:

— Это менестрель. Про которого говорят, что он напал на мастера Уолтера. Но я не верю, что он это сделал! Она сказала, что разрешает мне к нему пойти, чтобы я сама посмотрела, как он поживает, а то я очень плакала…

— Я его помню, — сказала Марджери. — Маленький такой, совсем молоденький. Так, значит, они уверены, что это был он, а ты убеждена, что нет? — Задумчиво опустив глаза, она порылась в одежде, которую несла, и по ее лицу пробежала слабая улыбка. — Помнится, он был неважно одет. Вот кафтан, который мой муж носил несколько лет назад, и плащ. С его росточком ему они подойдут. Возьми их с собой. Обидно было бы просто так выбросить вещи. Благотворительность — дело богоугодное и простирается даже на грешников.

Она деловито вынула обе вещи из общей кучи — хороший темно-синий кафтан, из которого Даниэль вырос после первой починки, и чиненый-перечиненый красновато-коричневый плащ с капюшоном:

— Вот, бери! Здесь они уже никому не нужны.

Они были действительно не нужны, и теперь пригодились молодой хозяйке лишь постольку, поскольку ей доставило особенное удовольствие отослать их несчастному бедолаге, которого ее новое семейство в один голос объявляло закоренелым преступником. Для Марджери это был жест, которым она утверждала свою независимость.

Еще более ошеломленная, Раннильт приняла из ее рук подарки, засунула в свою корзинку и, молча поклонившись, опрометью кинулась вон, не дожидаясь, когда прекратится приступ всеобщего благоволения и все щедроты — одежда, еда, выходной день — рассыплются на ее глазах прахом.

Сюзанна сварила обед, подала, помыла посуду. Она выполняла весь круг ежедневных обязанностей, храня на устах какую-то непонятную, жесткую улыбку. При Сюзанне дом незаметно стал вестись на более широкую ногу, чем было под началом госпожи Джулианы. Вот и сегодня еды на столе оказалось в избытке, и, когда все поели, Сюзанна собрала обед для Йестина и сама отнесла его в мастерскую, там она присела с ним за стол, чтобы забрать потом пустую миску. После обеда осталось немного еды — слишком мало, чтобы сберегать ее на завтра, но достаточно, чтобы накормить еще одного человека. Сюзанна накрошила в миску остатки солонины и понесла ее через двор к замочному мастеру — ей и раньше случалось делиться с ним излишками от своего стола.

Джон Бонет поднял голову от верстака, когда к нему вошла Сюзанна с миской в руке. Она огляделась вокруг: в мастерской царили тишина и порядок, но Болдуина Печа нигде не было видно, не увидела она там и мальчика Гриффина, которого, очевидно, послали сбегать по какому-нибудь поручению.

— У нас оказался излишек, а я знаю, что ваш хозяин не большой мастер стряпать. Если он еще не кушал, то вот я принесла ему обед.

Джон учтиво поднялся перед ней и встретил ее почтительной улыбкой. Они были знакомы уже пять лет, но между ними всегда оставалась приличествующая положению дистанция. Дочь богатого мастера, хозяина дома, была не чета простому работнику.

— Вы очень добры, госпожа, но мастера нет дома. Он ушел еще утром и с тех пор не показывался, а мне поручил сделать несколько ключей. Я думаю, что он придет только к вечеру. Он, кажется, говорил, что сегодня рыба должна хорошо клевать.

В этом не было ничего необычного. Болдуин Печ спокойно полагался на своего подмастерья, зная, что тот не хуже его справится с любой работой, и частенько пользовался этим, бросая на него мастерскую и устраивая себе выходной. Иногда он уходил шататься по питейным заведениям, чтобы обменяться с посетителями новостями и сплетнями, иногда отправлялся на стрельбищный вал у реки, чтобы сделать ставку на хорошего стрелка, или брал лодку, которую хранил в нескольких минутах ходьбы от своей мастерской, в сарае около шлюза, и рыбачил на реке. Сейчас настала пора, когда молодь лосося поднимается вверх по Северну. Самое время для рыбака попытать удачи.

— Так вы не знаете, придет ли он домой? — И прочитав по его лицу ответ, Сюзанна пожала плечами и усмехнулась: — Ну, понятно! Что ж, если он не идет обедать… Тогда, я надеюсь, у вас в желудке еще найдется местечко, не пропадать же моему угощению?

Джон обыкновенно приносил с собой в мастерскую ломоть хлеба с куском соленого бекона или сыра. Говядиной у него дома редко баловались. Сюзанна поставила перед ним на верстак миску, а сама села напротив на табуретке для посетителей, удобно подперев лицо руками.

— Ему же хуже! В трактире он заплатит дорого, а еду получит похуже этой. Я посижу с тобой, Джон, и заберу потом миску.

Раннильт дошла по Вайлю до городских ворот и, пройдя под тенистой аркой, очутилась на мосту, где все вокруг так и сверкало от солнечного блеска. Она убежала из дома, не чуя под собою ног, потому что боялась, как бы ее не заставили вернуться, но, очутившись в городе, от волнения замедлила шаг. Предстоящий поход пугал бедную девочку; неграмотная, почти дикарка, никому не нужная у себя в Уэльсе, она чувствовала себя в Англии непрошеной гостьей, которую едва терпели, пока нужны были ее рабочие руки. Она ничего не знала про монахов и монастыри, да и в христианстве была не слишком сведуща. Но там, за оградой монастыря, был Лиливин, и к нему-то Раннильт и шла. Сюзанна сказала, что в монастырь никому не запрещают входить.