Воробьевы горы - [9]

Кало буквально сбился с ног, командуя праздником..

Галстук съехал на сторону, он то и дело вытирал платком лоб, на котором выступали крупные капли пота.

– Садитесь, дети, садитесь… И вас прошу, почтенные господа, присутствовать при представлении волшебных картин, – говорил он, глядя поверх Шушкиной головы.

Шушка плохо понимал, что значили эти таинственные; слова, но покорно пошел за Карлом Ивановичем и опустился в мягкое кресло. Он только слышал, как следом за ними вошли в залу отец с матерью, дядя и Наталья Петровна.

На стене, возле которой стоял рояль, Шушка только сейчас заметил белую простыню. Погас свет, и на простыне возникло светлое пятно, оно шевелилось, переползая с одного края на другой, пока не установилось посредине. Пучок лучей бежал из маленького, таинственного ящичка и, упираясь в простыню, образовывал этот светлый квадрат. Кало, склонившись над ящиком, делал руками какие-то таинственные движения. От волнения у Шушки пересохло во рту, и он с трудом ворочал языком, облизывая запекшиеся губы. Что-то появится сейчас в лучах света? Он обернулся к Тане и увидел в темноте ее огромные неподвижные и испуганные глаза. И он снова почувствовал себя сказочным принцем, который должен охранять и беречь ее. Справившись с волнением, он покровительственно похлопал Таню по ладошке.

А на простыне появился слон, он то увеличивался, те уменьшался, переступал большими ватными ногами, вот он даже встал на голову, чего живому слону никогда не сделать. Что это?! Китайцы, японцы, индейцы, а вот и негры…

– Гляди, гляди, совсем как мой Вафрик… – прошептала Таня.

А вот еще негритенок! Он подбежал к старшему, ударил его в живот, и началась драка, самая настоящая драка – так дерутся на улицах мальчишки. Вон как летят перья! А какие странные наряды…

Шушка слышал, как аплодировал Лев Алексеевич: он потешался не меньше детей. Холодно и едко шутил отец, весело переговаривались Луиза Ивановна и Наталья Петровна.

Представление окончено. Снова разноцветные тени китайских фонариков побежали по стенам, и лица родных, которые Шушка знал с рождения, казались незнакомыми и таинственными. Он бросился к Кало и обнял его. Как можно отблагодарить за такое наслаждение? Кало отбивался, смеялся.

– Вы хороший мальчик, вы очень хороший мальчик… – с придыханием твердил он, и Шушка не понимал: смеется Кало или плачет?

К Шушке подошел Лев Алексеевич и передал ему в полное владение и фейерверк, и волшебный фонарь, и ящичек стекол с нарисованными на них картинками.

– Мне пора в клуб, – сказал он.

– А детям пора спать, – добавил Иван Алексеевич.

В дом пришла тишина. Кончился день рождения.

Глава третья ЧТО ДЕЛАТЬ?

Вот уже несколько дней, открывая по утрам глаза, Шушка видел в окне беспросветно серое, не по-весеннему низкое небо – огромная туча опустилась на город и сеяла, сеяла мелким дождем.

На дворе было тепло, парко, почки на деревьях лопнули, и клейкие новорожденные листочки казались неестественно яркими в сравнении с мутным небом и грязной землей. Пришепетывающий звук падающих капель слился с ритмом жизни, его перестали замечать.

И сегодня, проснувшись, Шушка прислушался: ему словно не хватало чего-то. Взглянув в окно и увидев просыхавшую курившуюся паром крышу дома, что стоял напротив, он понял: дождь прекратился. А к полудню туча стала редеть, расползаться, в разрывах засинели промытые кусочки чистого неба.

– Вот как откроется кусок голубого неба и можно будет из него штаны выкроить, – тогда жди погоды… – сказала няня Вера Артамоновна.

Таня и Шушка нетерпеливо поглядывали в окна – можно ли, наконец, сшить таинственные штаны из небесной синевы.

В эти дождливые дни Иван Алексеевич гулять детям не разрешал.

В детской топили жарко, и они томились от духоты и безделья.

Но вот раздался торжествующий возглас мадам Прево:

– Дождь перестал, дети! Дер герр[1] Иван Алексеевич велели рамы выставлять. А вам с Танхен приказано как следует одеться и идти во двор пускать кораблики. Собирайтесь!

Дети не заставили себя просить. Но, уже одевшись, Шушка долго не уходил из комнаты. Точно завороженный смотрел он, как дворовые девушки, стоя на подоконнике, заворотив подолы камчатных юбок, ловкими сильными движениями выставляли рамы. Рама тяжелая, а девушка, рванув ее на себя, легко поднимает над головой и осторожно, чтобы, не дай бог, не уронить, опускает на пол. Шушка подбежал к окну. Там, между рамами, в пыльной, посеревшей за зиму вате сидел маленький плюшевый медвежонок. Это Шушка осенью, когда закладывали на зиму окна, посадил его туда. Он потом очень жалел медвежонка, ему все казалось, что тот нет-нет да и взглянет укоризненно своими маленькими бисерными глазками. А когда наступили морозы, иней покрыл стекла замысловатыми узорами, медвежонка совсем не стало видно, и Шушка часто думал: как-то он там один, маленький?..

И вот медвежонок у Шушки в руках. Сейчас он кажется ему особенно дорогим, как друг после долгой разлуки. Сунув медвежонка в карман пальто и нежно поглаживая его пыльную плюшевую шерстку, Шушка схватил Таню за руку и, не слушая наставлений мадам Прево, семенившей за ними, побежал к двери.