Вор с черным языком - [108]

Они подошли к тому месту, где я пристроился, и протянули ко мне руки, выкрикивая ганнские слова, означавшие «деньги» и «еда». Я показал им медяк, и они загомонили: «Ea! Ea!» Тогда я бросил им с полдюжины монет, но мальчишки попрятали пойманные медяки за пазухи и снова закричали: «Igeldi! Esnok!» Я задумался, не пригрозить ли им своим луком, но стрелять в детей почти так же противно, как в собак. К тому же, если они закидают меня дождем из обломков, в этом не будет ничего утешительного.

Тут меня осенило, и я заорал:

– Юрмейен!

Это их остановило. Тогда я превратил выкрик в вопрос:

– Юрмейен?

И показал пальцем в разные стороны. Они заговорили наперебой. Рыжий с подбитым глазом и внушительным коротким копьем, похоже, был у них за старшего.

– Бу-бу-бу, бу-бу-бу, Юрмейен? – пролопотал он.

Я понял это так: «Что тебе нужно от Юрмейена?» Или: «Что ты мне дашь, если я приведу тебя к Юрмейену?» Я поднял руку с серебряным «совенком» и сказал: «Ea», что, как я понял, означало «да» и звучало очень похоже на северянское «дэ-а».

Вожак собрался было подняться ко мне, но не могу сказать, чем бы все закончилось, потому что в это мгновение проревел рог. Очень мощный звук, от которого сморщились яйца и застучали зубы. Младшие мальчишки разбежались, но один прихвостень рыжего остался с ним, хотя тот уже никуда не поднимался, а только настойчиво протягивал ко мне руку. Рог загудел снова, и его рев отозвался в груди. Кто-то огромный шел широкими шагами по одной из улиц. Мы с рыжим, выпучив глаза, всматривались в темноту, а потом он снова посмотрел на меня и поднял раскрытую ладонь. Жадность одолела страх, и я прекрасно его понимал.

Дружки рыжего вцепились ему в рукава, но он не желал уходить, пока я не уплачу ему дань за право благополучно убраться с площади. Какой все-таки упрямый гаденыш! Я бросил ему «совенка». Рыжий подхватил его и удрал вслед за остальными. Рог зазвучал снова, и я подумал, не прострелить ли маленькому паршивцу бедро, а потом подобрать монету, которую он выронит. Уверен, что никто из приятелей не вернулся бы за ним, потому что великан уже приближался. Никто даже не заметил бы, что мальчишка упал, но я не стал стрелять. Он мне почти понравился. Потом я еще порадуюсь собственной доброте. В какой-то мере. А пока я просто скорчился за задницей Туура в ожидании того, кто появится из переулка.

Если верить указателям, площадь, на которой стоял храм Туура, носила остроумное название Храмовая площадь. К ней вели торговые улочки с плотно прижатыми один к другому домами, нависавшими над тротуаром так, что окна жилых комнат над лавками чуть ли не целовались с соседями напротив. На улице, называвшейся Дорога Мучеников, показался пыльный силуэт высотой без малого в пятнадцать футов. Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть балконы. Но на площадь первым вышел не он, а шестеро людей в ошейниках, засверкавших в лучах солнца на бледной, как у всех северян, коже. Следом появился огромный кулак великана, сжимавший закрепленные на ошейниках веревки, как охотник мог бы держать на поводках свору гончих. А потом уже и сам великан. Первый, которого я увидел живьем, не считая расплывчатого образа, переданного кольцом-свидетелем.

– Вложи шутку в мои уста, Фотаннон, – прошептал я, ощущая, как во мне нарастает паника.

За первым вышагивали еще двое. Один держал рог, оторванный у какого-то животного невообразимых размеров – наверное, горного быка, обитавшего в землях великанов за Невольничьими горами.

Великаны носили поножи из костей и кожи для защиты ног и юбки до колен, обшитые полосками бронзы. Широкие кожаные пояса в два дюйма толщиной, также отделанные костью, доходили до самой груди и выгибались посередине, прикрывая живот. Ни рубах, ни кольчуг на них не было. Проколотые соски переднего великана украшали бронзовые кольца, похожие на те, что висят на дверях богатых домов, а чуть выше были вытатуированы открытые глаза. Размытые до синевы татуировки покрывали и мускулистые руки, а волосы свисали спутанными лохмами. Позже я узнал, что это признак низшей касты. У высших были гребни из кости горных быков, а тем, что оказались передо мной, не позволялось даже прикасаться к гребням.

Перепуганный насмерть, я все же сохранил способность соображать и отметил, что великаны защищали доспехами те места, куда люди могли дотянуться своим оружием. Даже представить трудно, как проткнуть копьем или мечом эти поножи и пояса. Позже я видел сплетенные рабами-людьми огромные щиты, которыми великаны прикрывались от стрел, но эти трое не были снаряжены для битвы. Они развлекались. Хуже того, были пьяны. Словно собак, великаны спускали с поводка гончих-людей. Так они и грабили город. Войти в дома они не могли, потому что были слишком большими, но пускали вместо себя свою свору на поиски золота, серебра и других людей.

Вот зараза, я опять попался на том же самом! Засмотрелся, когда нужно было убегать. Я рванул со всех ног. Великан заметил это и хрипло пролаял что-то вроде «взять!». Но я не говорил на языке великанов или думал, что не говорю. Он спустил с поводка двоих из своей своры. Самый пьяный из великанов снова дунул в рог, а другой рассмеялся. Я забежал в переулок и обернулся, подняв лук. Те двое, что гнались за мной, заметили это, но продолжали бежать, зажмурив глаза. Они боялись, что я убью их, но еще больше боялись тех, кто остался сзади. Я выстрелил первому в пах, он упал и повалил второго. Великан спустил еще двоих в погоню за мной, заорав так, что у меня застучали зубы. Видимо, разозлился из-за потери хорошо обученного питомца.