«Вопрос вопросов»: почему не стало Советского Союза? - [39]

В основе предположения о том, что американо-российская «холодная война» была невозможна после конца Советского Союза, лежали и другие заблуждения. В отличие от прежних времен, расхожим стало убеждение, что постсоветские конфликты между Вашингтоном и Москвой не были продуктом различных экономических и политических систем, не были идеологическими и глобальными, и вообще постсоветская Россия была слишком слаба для ещё одной «холодной войны»^{280}. (В качестве дополнительного доказательства часто приводят «дружбу» между президентами Бушем-младшим и Путиным, забывая, что тридцать лет назад Ричард Никсон и Леонид Брежнев клялись в такой же личной дружбе.)

Все эти утверждения, которые до сих пор широко в ходу в США, базируются на неверной информации. Российский «капитализм» принципиально отличается от американского экономически и политически. Что касается идеологии, то, оставляя в стороне явную переоценку её роли в предыдущей «холодной войне», идеологический конфликт, или «расхождение в ценностях», между американским «продвижением демократии» и российской «суверенной демократией» — «автократическим национализмом», даже «фашизмом», как новые американские воины «холодной войны» клеймят её — росло в течение ряда лет, так же, как численность и известность идеологов с обеих сторон. И это расхождение, как нам говорят, «сегодня больше, чем когда-либо со времени краха коммунизма». Так что, как уверяет нас один американец, «идеология опять имеет значение»^{281}.[100] Кроме того, после Второй мировой «холодная война» начиналась не в глобальном масштабе, а в пределах Восточной Европы — так же, как и нынешняя, которая теперь быстро распространяется. А что касается российской неспособности вести войну, то это убеждение было в считанные дни опрокинуто войной в Грузии^{282}.

То, что люди, отрицающие новую «холодную войну», стойко заблуждаются, иллюстрируют их собственные оценки американо-российских отношений как «худших за последние 30 лет», и это итог их развития в течение первого десятилетия двадцать первого века. Несмотря на эвфемизмы, в которых это выражается, ухудшение отношений вряд ли можно принять за что-то другое, кроме новой «холодной войны». Вот, например, отрывки из первополосного «анализа новостей», опубликованного в «Нью-Йорк таймс» через неделю после начала войны в Грузии под заголовком «Не холодная война, а большое охлаждение»:

«Холодная война закончилась», объявил в пятницу президент Буш, но началась, тем не менее, новая эпоха вражды между Соединёнными Штатами и Россией… Постольку, поскольку г-н Буш заявил, что старые определения холодной войны больше не подходят, он провёл новую линию … между странами свободными и несвободными, и тут же поместил Россию по другую сторону от неё… Напряжённость уже налицо, и обе стороны сделали достаточно, чтобы разжечь пламя… Совет Безопасности ООН вновь оказался в патовой ситуации, свойственной холодной войне… Российская наступательная операция — первая после краха Советского Союза в 1991 г. совершённая за пределами её территории — зафиксировала некое перестроение, уже имеющее место в Центральной и Восточной Европе… Администрация перестала возражать против посылки ракет «Патриот», которые могли бы защитить польское место базирования [для американской ракетной обороны]… Высокопоставленный русский генерал подтвердил худшие опасения Польши, заявив в пятницу, что эта страна только что сделала себя мишенью для российского ядерного арсенала… Может показаться несовременным говорить о блоках в Европе, но они возникают сегодня столь же очевидно (пусть и менее идеологически), как те, что существовали по обе стороны от «железного занавеса»… На самом деле, отчуждение между Соединёнными Штатами и Россией редко когда (если вообще когда-то) было более глубоким^{283}.

А если так, то что же случилось с «концом “холодной войны”»? Ключевой вопрос в данном случае: как и когда закончилась «холодная война»?

Когда Горбачёв пришёл к власти в 1985 г., он уже был решительно настроен добиваться не просто очередного ослабления западно-восточной напряженности, по отмены сорокалетней «холодной войны»[101]. На это у него были три причины. Он был уверен, что её наиболее опасный элемент, советско-американская ядерная гонка, представляет угрозу существованию человечества. Он хотел, чтобы Советский Союз стал неотъемлемой частью Запада, «общеевропейского дома», в который он включал и США. Кроме того, без существенного сокращения международной напряженности и экономических затрат на «холодную войну» Горбачёв едва ли мог мобилизовать в стране политическую поддержку и ресурсы, необходимые для перестроечных преобразований.

Антивоенная миссия Горбачёва была продиктована тем, что он и его помощники называли «новым мышлением». Также заклейменное коммунистическими фундаменталистами как ересь, оно совершило «концептуальную революцию» в советской внешней политике^{284}. Заложенные в нём идеи, вкупе с замечательными лидерскими свойствами Горбачёва и значимым участием президента США, который тоже опасался потенциальных последствий ядерной гонки, Рональда Рейгана, быстро преобразили отношения между Востоком и Западом.