Вопрос - [3]

— А ты нет? — повторил он.

Ответа так и не последовало, а жена поспешила отвернуться, чтобы он не увидел ее лица. Несколько секунд она продолжала стоять на том же самом месте, потом медленно направилась в тоннель, слегка споткнувшись, когда подошла к каменной «лестнице», ведущей ко входу. Какое-то время мужчина удивленно наблюдал за ней, затем поспешил, чтобы помочь. Он больше не стал повторять вопроса; он иногда был медлительным, но никогда — по-настоящему глупым.

Пока они входили в тоннель и углублялись в его темноту, не было сказано ни единого слова. Тоннель был очень извилистым и последние отблески света очень быстро исчезли. Единственным освещением остались масляные светильники, которые скорее указывали путь, чем давали возможность увидеть, что творится под ногами.

Затем тоннель вывел их в пещеру около сорока футов шириной. После темноты тоннеля она казалась очень ярко освещенной, на стены отбрасывали неверный свет около дюжины ламп. В гроте горел небольшой костер. Над ним на медной треноге висел глиняный горшок. Пар от горшка и дым от костра, перемешиваясь, вылетали в щель над гротом.

Элита и ребенок присели на коленях в ярде или двух от пламени, работая над чем-то, что трудно было разглядеть с другой стороны пещеры. Когда родители подошли поближе, то увидели, что ребенок при помощи камня колет орехи, тщательно выбирает ядра и складывает их в глиняную плошку, стоящую рядом с ним. Девушка занималась блюдами с пищей, которые казались уже почти готовыми. Если не считать окружающего фона, то это была обычная семейная картина, такая, какую Марку из Бистриты за свои сорок пять лет редко приходилось наблюдать и редко придется в будущем.

Когда муж и жена уселись на каменном полу рядом с остальными, мальчик им улыбнулся; едва уловимое напряжение, вызванное их приходом, внесло перемену в царившую здесь атмосферу. Камень, который использовался, чтобы колоть орехи, с силой приземлился не на орех, а на палец мальчика. Послышался испуганный крик, а за ним последовал поток слез, который был остановлен без особого труда; но был еще и кусок кожи, содранный с пальца, и именно это привлекло особое внимание Марка и его жены. На пораненном участке выступила кровь, по обычным для пораненного пальца стандартам не очень много, но здесь стандарты были необычными.

Обе женщины даже в неярком свете пещеры заметно побледнели. Мужчина не очень-то сильно изменился в лице, зато приступил к действию. Он вытащил кинжал из-под все еще накинутого плаща и сделал небольшой надрез на своем пальце. Мальчик этого не заметил, в это время мать пыталась его успокоить. Однако обе женщины увидели и все поняли, поэтому во время ужина все время оставались расстроенными. Марк сидел так, чтобы мальчик не мог видеть его собственного пореза, и начал обещанный рассказ про приключения, но глаза матери и служанки постоянно перебегали от одного пораненного пальца к другому. Дважды Элита роняла свою птицу. Несколько раз Юдит была не в состоянии ответить на вопросы сына или делала рассеянные замечания, которые не вполне вписывались в ситуацию. Наконец, Кирос возмутился.

— Мама, ты разве не слушаешь то, что рассказывает отец? — звонкий, возмущенный голос привлек ее внимание. — Разве ты не слышишь, что он сказал солдату…

— Боюсь, я задумалась о чем-то другом, мой малыш, — оборвала она его. — Извини, я исправлюсь и буду слушать внимательней. Что ты сказал солдату? — Вопрос вернул внимание мальчика к рассказу отца и спас ее от необходимости объяснять, о чем таком она задумалась, более интересном, чем события во внешнем мире. Она попыталась прислушаться к словам Марка, но ни ее мысли, ни ее глаза, пока продолжался ужин, а затем час, а то и больше после, пока она мыла посуду, не могли оторваться от двух небольших ранок. Она почти ненавидела этого человека все время, пока длился его рассказ; ей хотелось бы уложить ребенка в кроватку и перевести разговор на единственную интересующую ее тему. Марк хотя и был плохим дипломатом, вряд ли мог полностью игнорировать ее беспокойство, но, несмотря на те чувства, которые бурлили в душе жены, сконцентрировал свое внимание на мальчике. Он продолжал удерживать внимание сына рассказом о том, что случилось или могло случиться за время его шестинедельной поездки в Рим, пребывания там и возвращения обратно. Рассказ продолжался, и маленький парнишка постепенно прекратил задавать свои взволнованные вопросы и устроился рядом с матерью, не сводя глаз с лица отца. Рассказ продолжался, пока Элита не сделала все свои дела и не устроилась с другой стороны от Кироса. Рассказы продолжались до тех пор, пока не появились слишком большие зевки, чтобы их можно было спрятать на маленьком личике; тут истории внезапно прекратились.

— Пришло время ложиться спать, сын, — мягко заметил Марк.

— Нет! Ты еще не рассказал, что случилось после…

— Но ты уже засыпаешь. Если я расскажу тебе сейчас, ты все забудешь, и мне придется рассказывать все сначала в другой раз.

— Я не засыпаю!

— Засыпаешь, Кирос. Ты совсем спишь. Ты зевал все время, пока я рассказывал о своем путешествии из Рима в Римини. Элита сейчас отведет тебя в твою комнату, и ты ляжешь спать. Возможно, завтра мы сможем докончить историю. — Глаза отца и сына встретились и в наступившей тишине не покидали друг друга, затем мальчик передернул плечами — жест, который, очевидно, он перенял из арсенала родителя, взял протянутую Элитой руку и поднялся на ноги. Он попробовал укоризненно посмотреть на отца, но его беззубый рот расплылся в улыбке, несмотря на все усилия. В конце концов, он рассмеялся, обнял, пожелав спокойной ночи родителям и, счастливый, удалился вместе с девушкой.