Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя - [11]

Отказ от оценки. Я могу просить о том, что нужно мне, а ты можешь просить о том, что нужно тебе. Мы не будем оценивать того, кто просит, как слабого, а того, кто дает, как сильного.

Благородство. Ты постараешься наиболее щедро истолковать мои намерения, слова и действия. Ты веришь, что каждый делает лучшее из того, на что способен.

Но самое важное в диких условиях бытия – доверие себе. Страх уведет нас с нужного пути, а самонадеянность поставит под удар то, что для нас важно. Поменяйте обращение, и получится оценка уровня доверия себе.

ДОВЕРЯТЬ СЕБЕ

Границы. Отстаиваю ли я свои границы? Говорю ли о том, как можно и как нельзя со мной поступать?

Надежность. Соблюдаю ли я договоренности? Обещаю ли то, что смогу выполнить?

Ответственность. Признаю ли я, что это моя вина, когда она действительно моя? Отвечаю ли я за свои поступки?

Тайна. Уважаю ли я чужие секреты? Делюсь ли только тем, чем имею право делиться?

Цельность. Совпадают ли мои слова с моими делами? Действую ли я, когда чувствую, что это важно?

Отказ от оценки. Прошу ли я о том, что мне нужно? Оцениваю ли я того, кто попросил о помощи?

Благородство. Благородно ли я поступаю с собой? Истолковываю ли я свои поступки, намерения и слова с добрым сердцем?

Парадокс и поиск

Хоть я и большая любительница карт, потеряться на местности мне так же легко, как и любой другой путешественнице. Так и с исследованиями: даже если наши карты совпадают, у каждого получится индивидуальный путь. Джозеф Кэмпбелл[57] пишет: «Если вы продумали свой путь заранее, имейте в виду: он не ваш. Вы создаете настоящий путь с каждым сделанным шагом – так он и становится вашим».

Поиск настоящей причастности тоже начинается со своеобразной карты – определения, выведенного мной после долгих исследований. С его помощью мы отделим причастность от того, что ею не является:

Настоящая причастность – это духовная практика веры в себя и принадлежности себе. Это значит раскрыть миру наиболее настоящего «себя» и чувствовать себя частью чего-то большего как в обществе, так и наедине с собой в диких условиях. Настоящая причастность не заставляет нас меняться, наоборот: она требует, чтобы мы оставались собой.

В поиске причастности нам придется научиться выдерживать давление парадоксов. Вот самый главный из них: одинаково важно уметь быть с кем-то и быть в одиночестве. Этимология слова «парадокс» как раз призывает выйти из идеологических бункеров, держаться своего – и покорять дикие условия бытия. Греческое слово «парадокс» состоит из двух частей: para (противоположно) и dokein (мнение). На латыни paradoxum означает «звучит абсурдно, но по смыслу верно».

Настоящую причастность не получить извне – мы носим ее в сердце. Это священнодействие, намерение стать частью чего-то большего и покорять дикие условия в одиночестве. Достигая этого состояния даже на долю секунды, мы чувствуем, что принадлежим всему и одновременно не принадлежим ничему. Звучит абсурдно, но по смыслу верно!

Карл Юнг утверждал, что парадокс – один из самых ценных духовных инструментов, великий свидетель истины. Логично, что с духовным кризисом разобщенности приходится бороться с помощью наиболее ценного духовного инструмента. Быть свидетелем истины – непростая задача, особенно когда оказываешься в диких условиях в одиночестве.

Но, как сказала Майя Энджелоу, «Цена свободы высока.

Награда велика».

Третья глава Пронзительная нота одиночества: духовный кризис

Поговаривают, что блюграсс-музыкант[66] Билл Монро в детстве прятался в тех лесах штата Кентукки рядом с железной дорогой, о которых позже сложили знаменитую песню[58]. Маленький Билл наблюдал за ветеранами Первой мировой, возвращавшимися по шпалам с войны. Измученные солдаты устало брели домой. Их долгие, пронзительно-тонкие стоны разрезали воздух, подобно полицейской сирене, – вопли боли и свободы, от которых кровь стыла в жилах.

По крайней мере, так рассказывает Джон Хартфорд, еще один известнейший блюграсс-музыкант. Закончив историю, он берет пронзительно высокую ноту. Слышишь этот протяжный крик-стон, и картинка становится объемной. Ах, вот о чем он говорит! Это не ободряющий возглас и не болезненный вопль – скорее что-то среднее. В стоне Джона (и Билла) отчаяние перемешано с искуплением, да так густо, что ложка стоит. Звук из другого времени и другого места.

Билл Монро вырос и основал новое музыкальное направление – блюграсс. Он будет часто вспоминать тот самый стон, с которого все началось. Сейчас мы называем его пронзительной нотой одиночества[67]. Высокое пронзительное звучание – визитная карточка блюграсса. Эта традиция возвращает нас к Биллу Монро, Роско Холкомбу – и мятликовому штату Кентукки. Музыка заставляет остановиться и прислушаться. Но сделать это трудно: она наполнена болью.

От песни Роско I’m a Man of Constant Sorrow («Я человек бесконечной тоски»)[10], которую он поет а капелла, стрелой пронзая голосом воздух, у меня волосы встают дыбом. А от песни I’m Blue, I’m Lonesome («Мне грустно и одиноко»)[59] Билла по мне стайками бегают мурашки. От этой протяжной блюграсс-ноты, заглушающей банджо и мандолины, становится ясно, что пережили солдаты, – и, если прислушаться, можно даже уловить отдаленный свист приближающегося поезда.