Вооруженные силы Японии. История и современность - [20]
Особенно широко использовался для идеологической обработки населения и военнослужащих синтоизм, который в отличие от других религий, выбравших в качестве объекта религиозных спекуляций внутренний мир и переживания отдельного человека, с самого начала возник как государственная религия, обожествлявшая главу японского государства[147]. Японское правительство 3 августа 1935 г. выступило со специальным раз выяснением сущности национального государственного строя: «Государственный строй Японии определился еще тогда, когда по божественному повелению спустились на землю потомки Аматэрасу (богини Солнца — Примеч. ред.). Непрерывная в веках линия императоров правит нашей страной»[148]. Используя чувства верующих японцев, которые считали императора живым богатством, правящие круги сделали «тенно» («божественного императора») знаменем агрессии, провозгласив лозунги: «Император за народ, а народ за императора!», «Сто миллионов — одно сердце!». Буржуазная пропаганда вносила свою лепту в усыпление классового сознания народа, называя рабочих «бойцами производства», а семьи, у которых мужчина ушел воевать, — «домами славы»[149].
Фашизация Японии, проводившаяся военщиной и «дзайбацу» особенно интенсивно в конце 30-х и начале 40-х годов, в период непосредственной подготовки к расширению японской агрессии, осуществлялась в обстановке оголтелой пропаганды идей, почерпнутых из своего рода библии японских фашистов — книги К. Икки «Программа реформ Японии». Важное место в пропаганде занимало абсолютизирование роли государства, которое якобы имеет «право» объявления войны, например, «во имя освобождения Индии от английского ига, Китая — от иностранного гнета», а также «тем нациям, которые владеют чрезмерными территориями или управляют ими бесчеловечным образом, например, для отторжения Австралии от Англии и дальневосточной Сибири от России»[150].
Главное внимание уделялось обоснованию «необходимости» ведения большой войны «во имя процветания» японцев и других народов Азии. Японские проповедники агрессии использовали для своих целей идеи «хакко ити у» и «кодо».
Понятие «хакко ити у» («восемь углов под одной крышей», т. е. объединение всех «углов» мира в одну «семью») взято из древней японской рукописи «Нихонсёки», где оно выдавалось за высказывание мифического императора Дзимму, который, как гласит предание, правил Японией в 660 г. до н. э. В своем традиционном значении оно означало всеобщий принцип гуманности, который, как предполагалось, в конце концов распространится на весь мир[151]. Однако в период Токугава (XVII–XIX вв.) это изречение стало толковаться как идея господства Японии над всем миром[152].
«Кодо» является сокращением фразы, которая буквально обозначала «единство императорского пути». В эпоху феодализма считалось, что идея «хакко ити у» должна быть осуществлена в результате правления императора. Принцип «хакко ити у» в трактовке идеологов феодализма являлся целью, а преданность императору была тем путем, который вел к ней[153].
Эти идеи были связаны с императорской династией и в период незавершенной буржуазной революции 1867–1868 гг. Император Мэйдзи провозгласил их в рескрипте, обнародованном в 1871 г. Они интерпретировались вначале правящими кругами как призыв к патриотизму японского народа. Однако в 20-30-х годах ХХ в. японские пропагандисты милитаризма призывали во имя этих двух идей и территориальной экспансии, и постепенно понятия «хакко ити у» и «кодо» стали символами мирового господства, осуществляемого при помощи военной силы[154].
Так как Советский Союз и мировое коммунистическое движение рассматривались японскими правящими кругами в качестве главного препятствия в деле реализации их агрессивных планов на континенте, то понятия «хакко ити у» и «кодо» приобрели также антисоветскую и антикоммунистическую направленность.
Понятие «кодо» часто связывалось милитаристами с термином «национальная оборона», под которой подразумевался захват чужих территорий. «Национальная оборона, — заявлял военный министр С. Араки, — не ограничивается обороной самой Японии, но включает также оборону "пути, по которому идет страха", а именно "кодо"»[155]. Араки ясно показал, что национальная оборона «означала завоевание других стран», а «кодо» является путем агрессии. Что касается «хакко ити у», то этот принцип все более приобретал смысл господства Японии в Восточной Азии и бассейне Тихого океана.
В пропаганде милитаристских идей среди японского населения и военнослужащих широкое распространение получило выражение «жизненная линия» Японии. Когда японские милитаристы решались на захват какой-либо страны или района, они объявляли, что именно там пролегает «жизненная линия» Японии, т. е. линия, от которой якобы зависит жизнь или смерть японского народа. «Военщина всегда стремилась оправдать свои агрессивные военные авантюры, — свидетельствует Приговор Международного военного трибунала для Дальнего Востока, — претендуя на то, что они были оборонительными. Именно в этом смысле Маньчжурия рассматривалась как "жизненная линия" Японии»[156].
Важное значение для обоснования агрессивного курса Японии имели утверждения государственных деятелей и буржуазных пропагандистов о перенаселенности страны и бедности ее полезными ископаемыми, что якобы дает право на захват новых территорий и источников сырья. Эта теория появилась еще до японо-китайской войны 1894–1895 гг. Однако и после того, как Япония в результате войны с Китаем захватила Тайвань, а затеи фактически превратила в свою колонию Корею, она не только не отказалась от войн, но, наоборот, использовала эти факторы для подготовки к еще большим по своим масштабам войнам. По мере того как расширялись захваченные территория и сферы влияния Японии, теория о «перенаселенности» страны пропагандировалась все настойчивее. Особенно широкое распространение эта теория получила между двумя мировыми войнами. О необоснованности этой «теории» весьма откровенно высказался премьер-министр И. Хара, записавший в своем дневнике в связи с его беседой на эту тему с советником императора (гэнро) Ямагата: «Нам выгодно убедить иностранцев в том, что в связи с перенаселенностью страны японцы должны эмигрировать за границу, и нам нужно получить на это согласие иностранных держав. Фактически же процент прироста населения нашей страны весьма сомнителен, а территория ее вполне достаточна для расселения населения внутри страны, и нет оснований беспокоиться о перенаселенности. На самом деле, когда мы за последнее время добились некоторого подъема промышленности, мы столкнулись с нехваткой рабочей силы»
