Воображаемые жизни - [4]
Возложением рук он исцелял больных и пел стихи гомеровским распевом, с торжественными ударениями, стоя на колеснице, с головой, поднятой к небу. Толпа народа шла за ним и падала ниц, слушая его поэмы. Под чистым небом, освещающим нивы, люди отовсюду приходили к Эмпедоклу с руками, полными приношений. Он приводил их в экстаз, воспевая божественный свод из кристалла, громаду огня, что мы называем солнцем, и любовь, которая объемлет все, подобная огромной сфере.
Все существа, — говорил он, — суть только разрозненные части этой сферы любви, в которую проникла ненависть. И то, что мы называем любовью, есть стремление соединиться, поглотиться и раствориться, как мы были когда-то, в лоне шарообразного божества, расторгнутого враждою. Он возвещал, что будет некогда день, когда божественная сфера восполнится вновь после всех преобразований душ. Ибо Мир, что мы знаем, есть дело ненависти, и его распадение будет делом любви.
Так пел он по городам и полям, и медные лаконийские сандалии звенели на его ногах и перед ним звучали кимвалы. А между тем, из пасти Этны подымался столб чернаго дыма, бросавший тень на всю Сицилию.
Подобный властителю небес, Эмпедокл был одет в пурпур и опоясан золотом, тогда как пифагорейцы ходили в простых льняных туниках и в обуви из папируса.
Говорили, он умел сводить глазной гной, разгонять опухоли и вытягивать боль из членов; его умоляли прекратить дожди и грозы; он заклял бури на окружности холмов в Селинунте; он изгнал лихорадку, перелив две реки в русло третьей, и жители Селинунта поклонились ему и воздвигли ему храм, и выбили медаль, где изображение его было рядом с изображением Аполлона. Иные уверяли, что он был предсказателем и учеником персидских магов, что он владел искусством некромантии и знанием трав, наводящих безумие. Однажды, когда он обедал у Анхита, какой-то разъяренный человек ворвался в залу с поднятым мечом. Эмпедокл встал, протянул руку и запел стих Гомера о непентесе, цвете лилии, дающем забвенье. И тотчас сила непентеса охватила того, и он остался недвижен с взнесенным мечом, забыв все, как будто выпил он сладкого яда вместе с пенистым вином кратера.
Больные приходили к Эмпедоклу издалека, и он был окружен толпой несчастных. Вместе с другими шли за ним женщины, целуя края его драгоценного плаща. Одна из них, по имени Пантея, была дочь знатного человека из Агригента. Ее должны были посвятить Артемиде, но она убежала от холодной статуи богини и обрекла свою девственность Эмпедоклу. Никто не видел меж ними знаков любви, ибо Эмпедокл хранил божественное бесстрастие. Он говорил только эпическим размером и на ионийском наречии, хотя народ и его последователи употребляли дорийское. Все движения его были священны. Он приближался к людям только исцелять или благословлять, большую же часть времени проводил в молчании. И никто никогда из шедших за ним не видал его спящим. Его видели неизменно величественным…
Пантея была одета в золото и тонкую шерсть. Волосы ее были убраны по роскошной моде изнеженного Агригата. Ее груди поддерживал красный пояс, и подошвы сандалий ее были напитаны благовониями. К тому же была она прекрасна, было стройное у нее тело, и цвет его возбуждал желания. Нельзя было утверждать, что Эмпедокл любил ее, но он ее жалел. Случилось, что дыхание азийского ветра принесло чуму на поля сицилийские. Многих коснулась черными пальцами беда. Даже животные устилали своими трупами луга, и всюду виднелись мертвые с облезшей шерстью овцы, с разинутыми глотками, обращенными к небу, и с разбухшими боками. Этой болезнью занемогла и Пантея; она упала к ногам Эмпедокла и более не дышала. Те, что были кругом, подняли окоченевшее тело и омыли его ароматами и вином. Они развязали красный пояс, сжимавший молодые груди, и обвили ее пеленами. Полуоткрытый рот был стянут повязкой, и впалые глаза не отражали света.
Эмпедокл взглянул на нее, снял золотой обруч, окружавший ему голову, и возложил на нее. Он положил на ее груди гирлянду пророческих лавров, пропел никому не ведомые стихи о переселении душ и трижды приказал ей — встать и ходить. Толпа была объята ужасом. По третьему зову Пантея вышла из царства теней, и тело ее ожило и встало на ноги, все окутанное в погребальные покровы. И народ увидел, что Эмпедоклу дано воскрешать усопших.
Пизианакт, отец Пантеи, пришел поклониться новому богу. Под деревьями были установлены столы совершить в честь его возлияние. По обе стороны Эмпедокла рабы держали большие факелы. Глашатаи призвали, как во время мистерий, к благоговейному молчанию. Внезапно, на третьей страже, факелы погасли и ночь окутала молящихся. И был громкий голос, который звал: Эмпедокл! Когда появился свет, Эмпедокл исчез. Больше его не видел никто.
Один невольник рассказывал с ужасом, что видел красную черту, прорезавшую мрак по направлению к вершине Этны.
При хмуром свете зари верные взошли по бесплодным склонам горы. Кратер вулкана извергал сноп пламени. На пористом краю лавы, близ пылающей бездны, нашли медную полурасплавленную сандалию.
ГЕРОСТРАТ
Поджигатель
Город Эфес, где родился Герострат, тянулся вдоль устья Каистра с двумя его речными гаванями до набережной Панорма, откуда видна была на море глубоко окрашенная туманная линия Самоса. Он был обилен золотом и тканями, шерстью и розами с тех пор, как жители Магнезии, с их боевыми псами и рабами, метавшими дротики, были разбиты на берегах Меандра и прекрасный Милет был разорен персами.
