Воображаемые жизни - [23]
Она шепотом призналась Джону Смиту, что ее имя — Матоака. Индейцы, боясь, чтоб ею не завладели колдовством, сообщили иностранцам ложное имя Покахонтас.
Джон Смит уехал в Виргинию и больше не видел Матоаку. Она занемогла в Грэвзенде в начале следующего года, стада бледнеть и наконец умерла. Ей еще не было двадцати трех лет.
Портрет ее окружает следующая надпись: «Matoaca alias Rebecca, filia potentissimi principis Powhatani Imperatoris Virginiae»[9]. На Матоаке высокая пуховая шляпа с двумя нитями жемчуга, большой воротник из плотных кружев, в руках веер из перьев. У нее — худое лицо, выступающие скулы и большие кроткие глаза.
СИРИЛЬ ТУРНЕР
Трагический поэт
Сириль Турнер родился от связи неизвестного бога с проституткой. Доказательство его божественного происхождения видят в том героическом безверии, под тяжестью которого он погиб. Мать передала ему инстинкт чувственности и бунта, страх смерти, дрожь сладострастия и ненависть к королям. От отца унаследовал он любовь к славе, гордую властность и радость созидания. Оба вместе дали ему любовь к ночи, красному свету и крови.
Какого числа он родился, неизвестно. Он появился на свет в черный день, в год Чумы. Никакой небесный промысл не бодрствовал над уличной женщиной, беременной от божества; тело ее покрылось чумными пятнами за нес-сколько дней до родов, и дверь ее маленького домика была отмечена красным крестом. Сириль Турнер увидел свет под звон колокола собирателя трупов, и как отец его исчез в небе, общем для богов так его мать в зеленой телеге стащили в яму, общую для людей.
Сообщают, был сумрак такой глубокий, что могильщик должен был освещать смоляным факелом вход в зачумленный дом.
Составитель другой хроники уверяет, что по туману на Темзе, омывавшей подножие дома, пошли багровые полосы и из глотки призывного колокола вырвался как бы голос кинокефала. Наконец, утверждают определенно, пылающая и яростная звезда появилась над треугольной крышей из закопченных досок, покоробившихся и плохо скрещенных, и новорожденный младенец показал ей кулак из окна, в то время как она качала над ним свои бесформенные огненные космы. Так вступил Сириль Турнер в обширное лоно Киммерийской ночи.
Невозможно установить, что он думал и делал до тридцати лет, каковы были знаки его тайной божественности и как он убедился в своем царственном призвании.
Темная устрашающая запись содержит перечень его богохульств. Он заявляет, что Моисей только жонглер и так называемый Гериот — более ловок, чем он. Первоисточник религии — держать людей в страхе. Христос больше заслуживал смерти, чем Варавва, хотя тот был вор и убийца. Если бы он, Турнер, замыслил основать новую религию, он построил бы ее по более совершенному и более удивительному методу. Новый Завет написан отвратительным стилем. У него, Турнера, столько же прав отбивать монету, как у английской королевы, и он знает некоего Пооло, заключенного в Ньюгете, очень искусного в смешивании металлов, при помощи которого он думает когда-нибудь чеканить золото с своим собственными изображением.
Какая-то набожная душа стерла на пергаменте утверждения еще более ужасные.
Все эти слова были собраны в хронике человеком простым. Но сами поступки Турнера показывают безверие еще более упорное. Его изображают одетым в длинное черное платье, с великолепной короной из двенадцати звезд, стоящим на небесном шаре и поднимающим правой рукою земной. Во время чумы и бурь он ходил ночью по улицам. Бледностью был он подобен освященному воску, и глаза его светились мягким блеском, как пламенеющей ладан. Некоторые утверждают, что на правом боку он имел знак в виде необычайной печати, но этого нельзя было проверить после его смерти, ибо никто не видал его останков.
Он сделал своей любовницей одну проститутку из Банксида, бродившую по прибрежным улицам, и любил ее исключительной любовью. Она была молодая, с невинным лицом и белокурая. На лице ее проступал румянец, словно трепещущее пламя.
Сириль Турнер дал ей имя Розамунды и имел от нее дочь, которую очень любил. Розамунда умерла трагически, обратив на себя внимание одного принца. Известно, что она выпила яд изумрудного цвета в прозрачном кубке.
Тогда в душе Сириля к гордыне еще примешалась месть. Ночью на площади он пробежал вдоль королевской свиты, потрясая факелом с пылающей гривой, стараясь осветить лицо принца-отравителя.
Ненависть ко всякой власти подступала ему к горлу и жгла руки. Он стал подстерегать на больших дорогах, но не за тем, чтоб грабить, а за тем, чтобы убивать лиц королевского дома. Всех пропавших в то время принцев осветил факел Турнера, и все они были убиты.
Он таился в засадах у королевских дорог, — в песчаных колодцах и в ямах для обжигания извести. Среди отряда он намечал себе жертву, предлагал ей свои услуги освещать овраги, подводил к пасти колодца и, погасив факел, внезапно сбрасывал туда. Песок, как дождь, сыпался от падения.
После Сириль, наклонившись над краем, обрушивал пару огромных камней, чтоб прекратить крики. Остаток ночи он сторожил около темно-красной печи, пока известь не съест трупа.
Когда Сириль Турнер насытил ненависть к королям, его стала душить ненависть к богам. Бывшее в нем Божеское начало побуждало его творить. Ему пришло в голову, что он мог бы создать новую породу людей из своей собственной крови и размножиться, подобно богу, на земле.
