Вонючий рассвет - [3]

* * *

Макаров открыл глаза и чертыхнулся. Больше всего на свете он не любил просыпаться посреди ночи. Освещенные окна соседей по двору обмануть не могли - ему было прекрасно известно, что ритм жизни у каждого человека неповторим: одним нравится ночь, другим солнышко... Об этом он часто писал в своих книгах. Макаров включил ночник и чертыхнулся еще раз - было четыре часа. Он попил воды и, поправив подушку, улегся на правый бок. Но сон уже куда-то пропал, заснуть не удавалось. Макаров не сомневался, что все дело в ночном кошмаре, потревожившим его подкорку, но вспомнить сновидение, послужившее причиной его тревоги, он не смог.

Ему было не по себе, но это был не страх - всего лишь неподконтрольное разуму ожидание чего-то ужасного и неотвратимого. Как автор многочисленных бестселлеров, Макаров, естественно, знал, в чем разница между бедой и ее предчувствием. Собственно, противопоставление этих двух состояний и определяло основу литературного метода, сделавшего его популярным писателем. Практически во всех его книгах сюжет строился именно на несовпадении значений двух этих понятий. Недаром один известный критик написал, что в текстах Макарова привлекает главным образом то, что до последней страницы не ясно, обернется ли предчувствие беды катастрофой или останется всего лишь удачным блефом.

Макаров ухмыльнулся. Ему на миг показалось, что он, и в самом деле, оказался героем своей новой книги. Случилось необъяснимое - ожидание беды настигло его самого. Логика и здравый смысл помочь ему были бессильны. Прямых оснований для беспокойства не было. О внезапном появлении в его жизни неких неизвестных врагов не могло идти и речи. И все же почему-то знал, что спокойной жизни пришел конец. Наверное, разъяснения остались в его сновидении. Это был тот самый случай, когда мудрствования лукавые не требовались. Макаров знал и все...

Невозможно было предсказать, откуда следует ожидать удар. Боже мой, какой удар? Враги? Какие могут быть враги у кабинетного затворника? До сих пор его жизнь текла размеренно и упорядочено. Даже положенные по закону налоги Макаров умудрялся платить вовремя. Не исключено, что именно по этой причине его и настиг творческий кризис. Застой в крови вызвал застой в мыслях.

"Да, да, было бы совсем неплохо очутиться в одной из собственных книг, - размечтался Макаров. - Порция тревог и волнений мне сейчас не помешала бы, наполнила кровь адреналином. А что? Из меня получится отличный литературный герой. Этакий психованный интеллектуал. Я бы ежеминутно впадал в истерику по любому, самому незначительному поводу и постоянно произносил длинные смешные монологи о культуре и красоте, которые, по всем расчетам, должны спасти мир, а еще о первостепенной важности духовного возрождения... Читатель таких потешных дяденек просто обожает"!

Впрочем, далеко не в любой из придуманных им ситуаций Макаров хотел бы очутиться.

Был, например, у него текст о романтически настроенном вице-премьере, который неожиданно для других членов Правительства впал в детство. Однажды он вспомнил, как октябренком мечтал слетать в космос. Люди вокруг него заняты привычными делами - приватизацией и политическими игрищами, но вице-премьер ни с кем не дружил и ни о чем другом кроме полета на космическую станцию и слышать не хотел. К осуществлению его мечты вел трудный тернистый путь. Едва ли не каждый день вице-премьеру приходилось разбираться с плохими министрами, не желающими поддерживать отечественный аэрокосмический комплекс. Их кровь была для него, что вода. А чтобы окончательно склонить общественное мнение в пользу экспансии в космос, вице-премьер объявил, что самая страшная опасность нашим мирным нивам исходит из просторов Вселенной - это огромные метеориты и неуравновешенные зелененькие человечки...

В другом тексте речь шла о странном мире, где борьба за равенство была доведена до абсурда. Широкие слои населения посчитали, что зарвавшиеся интеллектуалы обижают скромных обывателей. Под сомнение была поставлена сложившаяся практика назначения на некоторые должности исключительно людей с высшим образованием. У противников был свой резон: "Почему это я не могу возглавить кафедру теоретической физики? Мне говорят, что причина - недостаточное образование и тройки по физике. Но это пустая отговорка. Мне некогда было заниматься ерундой, надо было работать. А отказ - это яркий пример дискриминации по образовательному признаку"! Смекалистые адвокаты сумели провести через Конституционный суд решение, запрещающее при приеме на работу требовать предъявления документов о высшем образовании. И понеслось. Так была закрыта еще одна позорная страница дискриминации человека человеком.

Вот и встало все на свои места, прояснилась причина умственной немощи, обрушившейся на Макарова, он, к ужасу своему, понял, что не может больше писать вот так раскованно. Как это ужасно - почувствовать однажды, что проигрываешь собственным текстам. Макаров до хруста сжал зубы.

"Безобразие, - подумал он, справившись с приступом безумной жалости к самому себе. - Я поставлен в идиотское положение. Кто-то решил, что я должен раз за разом писать все лучше и лучше. Но разве литература это спорт? Или соревнование за право называться лучшим по профессии? Я не хочу писать лучше, желаю писать по-другому! Почему бы мне не приобщить своих постоянных читателей, например, к биографической прозе? Вот возьму и напишу книжку о Кларкове".