Волжские сказки - [27]

— Лучше бы, — сказал, — на цепь его, вместо собаки двор караулить.

А дед — это к нему на каникулы внук Валя приехал, — как-то сказал:

— Знаешь, около лесополосы ядрёная пшеница выдалась. Ни колоска не попортили мыши-суслики. И какая на них напасть пришла? В прошлом году житья не давали.

Что на это мог сказать внук Валя? Ничего! Ест пшеничный хлеб с поджаристой корочкой, запивает парным молоком — и конец. Одно и делает — бабушку хвалит. Очень уж вкусный хлеб она печёт.

А как позавтракает, сразу на рыбалку. И старается незаметно мимо соседского мальчишки пройти. Тот, как завидит внука Валю, своё начинает долбить:

— Зачем куроеда выпустил?

Ходил-ходил внук Валя на рыбалку, до августа доходился. Идёт однажды утром, подсчитывает, сколько дней до учёбы осталось. Идёт и видит — на сжатом поле здоровенный рыжий Лис выплясывает. Увидел внука Валю, приостановился, тявкнул:

— Здравствую, не узнаёшь?

— А почему я тебя должен узнавать? Пожал плечами внук Валя.

— А я тот самый рыжий Лисёнок, которого ты спас!

— От того и пляшешь?

— Да нет, мышкую я. Приструниваю, значит, мышиное племя, что б не очень за пшеницей охотилось. Подумал, пусть внук Валя побольше пшеничного хлеба поест за свою доброту.

— Спасибо, а я и не знал, что ты пшеницу спасаешь, — сказал внук Валя — а соседский мальчишка всё так и твердит, что ты кур таскаешь. А ни одной курицы у него не пропало.

— Язык-то без костей, — ухмыльнулся рыжий Лис. — Ну, бывай здоров, а я пойду посплю немного. Всю ночь напролёт работал.

Вильнул хвостом и был таков.

А внук Валя карасей, ершей и раков наловил, деду принёс, сказал:

— А на мышей-сусликов напасть-то рыжая!

Сова в роще

Сова в роще разбойничала напропалую, и птицы не чаяли, как от неё избавиться. Помогла сорока. Она наделала такого шуму-гаму, что скоро не стало сове никакого житья. Полуголодная сова не выдержала, сказала:

— Раз житья нет, улечу из рощи!

— Скатертью дорога! — обрадовались птицы.

А кукушка вдруг печально прокуковала:

— Взгляните, кого гоните, над кем смеётесь!

Пригляделись птицы к забитой сове, сердце дрогнуло. Одни глаза да перья. Многие даже подумали: «И мы эту беднягу обижали?»

А кукушка снова печально прокуковала:

— Улетит сова, мыши разведутся. Мыши разведутся, корни деревьев перегрызут. Деревья упадут, рощи не будет. А рощи не будет, где гнёзда вить станете?

— Правильно кукушка говорит! — залился соловей.

— Верно сказал соловей, — проворковали голуби.

— Точно-точно сказали голуби! — зачирикали воробьи.

— Где воробьи, там мне делать нечего, — стрекотнула сорока и улетела.

— Так тому и быть! Пусть сова живёт! — отстукали дятлы.

— Голубчики! — всхлипнула сова. — А я-то сглупа всех проклинала!

Сова слёзы утёрла, приосанилась, задушевно сказала:

— Уговорили, остаюсь в роще. А чтобы мышей совсем не было, я совью в дупле дятла гнездо и выведу совят. Одной-то мне с мышами не под силу.

Студенец и веснянка

Выдался Студенец всем молодец. И статью, и ростом, и силой, и голосом. А вот сердце у него было ледяное. И потому он заботился только о себе, а до других ему и дела не было. Не успеет как следует продрать глаза — пойдёт колобродить по полям и лесам. Так наозорует, света белого не взвидят ни звери, ни птицы, ни люди. Никому скидки нет. То белых мух напустит за воротники людям, то щурёнка ко дну речки приморозит, то оседлает северный ветер и давай с посвистом-гиком тучи по небу гонять, землю и деревья холодом калить. — И в кого ты ледяным уродился? — плачет мать Зима.

— В тебя! — хохочет Студенец.

— И неправда, — качает головой Зима.

— А говорят, злости у тебя хватает!

— Это как на кого! Нерадивых не жалею, а работникам шубы шью, дома строю, хлеб припасаю, озимые тёплым одеялом укрываю. Потому-то встречают меня работники весело, а провожают с почестью. А ты? Студишь всех без разбора!

— Если выбирать, некогда будет и погулять! И хватит поучать! — вскинулся Студенец. — Вырастила, спасибо, а теперь — тебе порог, а меня не трог!

Настыли у Зимы от обиды слёзы льдинками, собралась она, ни слова не сказала, ушла. А Студенец на воле взялся ещё пуще озоровать. И приструнить некому. И скажи на милость, такой шатун, а приглянулся красной девице Веснянке. Она к нему то так подойдёт, то эдак, а ледяного сердца никак не проймёт. Куражится Студенец перед ней вовсю, обижает. То в овраг столкнёт, то сердце обморозит.

Видят люди — беда. Никак не растопит Веснянка ледяного сердца, сама вот-вот в ледышку превратится. А как угомонить бесталанного? И надумали. Принесли Веснянке вербу — цветок Зимы, говорят:

— Отнеси Студенцу, может, мать вспомнит, сердце отогреется.

Обрадовалась Веснянка и скорее к Студенцу. Увидел Студенец белые пушистые цветки вербы, вспомнил, как мать укладывала его на пуховую вербную постель, сердце дрогнуло. Даже сказал:

— Спасибо, Веснянка. Виноват я перед матерью, простит ли?

Обрадовались люди такому, испекли Веснянке жаворонка.

— Возьми, — говорят, — отнеси Студенцу вроде бы как привет от матери.

Веснянка скорее к Студенцу. Тот взял жаворонка, вспомнил колыбельную песенку матери, сказал:

— Что же мать живого жаворонка не отпустила? Или я и впрямь без сердца? Прислушайся, бьётся.