Воля небес - [42]

Прав был Софоний – вот оно, проклятье тайного рождения! Плоды греховной связи.

– Адмирал Карст Роде сказывает, – обратился за всех Ярослав, огладив ладонью бритую по-взрослому голову, – по весне воевать в море пойдет. На этом самом шитике, на котором и учит нас, а холопов через день гоняет паруса ставить да пушки заряжать. Дозволь с ним отправиться, боярин! Устали мы уже в приюте томиться. Хотим державе своей послужить, с ворогами русскими сразиться, силу свою показать!

– Куда вам? Вы же дети еще! – только и выдохнул от неожиданности подьячий.

– Не дети мы уже давно! – вступил Илья. – Четырнадцать нам! В сем возрасте новики завсегда в поход первый выступают. А Тимофею, вон, и вовсе пятнадцать. Спартанские воины в сем возрасте армиями командовали и по нескольку битв успевали пережить.

Басарга повел плечами, не зная, что сказать. Попросили бы себе угощение какое али снаряжение, одеяние – одарил бы с радостью. Но посылать на смерть… Раздавать такие подарки он был не готов.

– Поперва у датчанина спрошу, насколько вы обучены. Там подумаю, – нашелся подьячий.

– Готовы мы, боярин! – тут же оживились мальчишки. – В тренировках супротив любого холопа с легкостью держимся!

– Вот пусть он мне сие и скажет, – кивнул боярин Леонтьев.

– Благодарствуем! – Радостные воспитанники побежали в сторону приюта. Подьячий двинулся следом.

В доме призрения, похоже, как раз закончилась служба: воспитанники всех возрастов толпились около храма, здесь же были и няньки, и Матрена, что беседовала с пожилым монахом, через лицо которого тянулся длинный шрам. Увидев боярина, оба направились к нему, инок осенил Басаргу знамением, сказал:

– Странно у тебя обучение поставлено, сын мой. Пищальному бою сразу трое дядек обучают, а бердышам ни один. А что за польза без бердыша от пищали? С пищали раз стрельнул, а на второй времени обычно и не хватит.

– Спасибо за благословение, отче, – усмехнулся подьячий. – Да токмо для обучения желания мало. Нужен еще и учитель.

– Учитель хороший имеется. Да токмо иноземец все время на себя тянет!

– Мой господин!

– Помяни черта, он и появится, – сплюнув, перекрестился монах.

– Мой господин, – широким шагом приблизился Карст Роде, – мне от тебя приказ для старосты надобен…

– Я вечером в Важской обители к службе пойду, – негромко проговорила Матрена и захлопала в ладони: – Ну-ка, дети, в светелку бегите! Пора палочки пересчитывать и знаки арабские писать!

Монах тоже отвернулся и отправился к храму. Однако датчанина их показное отвращение ничуть не смутило:

– Отдай Тумруму приказ серебра мне на пять рублей отсыпать! Не годятся мне его веревки, мне надобны канаты, на станках плетенные!

– Что за веревки?

– Так всю зиму я холопов и воспитанников тренировал, благо настоящий корабль у нас на реке появился, – указал на мачты «Веселой невесты» Роде. – Ученикам хорошо, всласть набегались, да ванты при том за зиму все истрепались! Менять надобно, да срочно. Апрель на улице, скоро лед сойдет, а с ним и навигация. Каждый день на счету!

– Не шуми, иноземец, – попросил его Басарга. – Пошли в усадьбу, дам я тебе эти пять рублей.

– Ага! – обрадовался датчанин. – Тогда сегодня же я в город за веревками и обернусь.

– Мне тут трое мальчишек поклонились, – уходя вперед, сказал боярин. – В поход с тобой просятся. Что ты о сем скажешь?

– Сие тебе решать, мой господин, – пожал плечами Роде. – Однако дозволь спросить. Ты для чего воспитанников своих столь прилежно делу ратному и походному учишь? Верно, чтобы под юбкой мамкиной они до седых волос сидели?

– Молоды слишком…

– Ты господин, тебе решать, – повторил датчанин.

В усадьбе только-только начали просыпаться почивавшие за столом бояре. Дворня поменяла угощение, и побратимы смогли выпить немного меда, подкрепиться и разойтись по своим покоям, чтобы покемарить еще чуток. Мирослава, набрав полную корзину рулетиков из ягодной пастилы, отправилась к приюту – побаловать после обеда детей вкусностями. Выделить из всех только своих отпрысков она, понятно, не могла, вот и набирала столько, чтобы никто обделенным не оказался. Посему, когда Басарга повелел оседлать скакуна для поездки в Важскую обитель, с ним за компанию никто не попросился.

В монастыре опричник отстоял литургию, пообщался с игуменом, выслушал неизменные жалобы о нуждах обители и оставил вклад в десять рублей… Тем временем день склонился к вечеру, и Басарга, помня об оговорке книжницы, не спеша поехал в Корбалу.

В лавке горели три масляные лампы, едко воняющие жженым жиром. До сумерек было еще далеко, но через маленькие окошки, затянутые промасленным полотном, день в лавку почти не проникал.

– Привет, Ульяна, – узнал девочку у прилавка Басарга. – Запах покупателей не отпугивает?

– Здрав будь, боярин, – низко поклонилась девочка, одетая в плотный сарафан, расходящийся внизу из-за множества поддетых юбок, и душегрейку, поправила платок, пряча выбившиеся волосы. – А куда деваться? Темно. Бараний жир самый дешевый. Как потеплеет, легче будет. Дверь можно открытой держать.

– Что же ты в школу не ходишь, Ульяна? – Боярин остановился перед книжными рядами.

– Отчего не ходить? В смену с Голубой бегаю. День она, день я, – охотно ответила девочка. – Да токмо к чему нам это? Счету и чтению тут быстрее научишься, пока торг ведешь. Шитью и готовке тоже проще дома научиться. Лазать же по вантам и на палках драться нам ни к чему.