Воля к смыслу - [26]
В обычных условиях противопоставление встречи врача с пациентом, с одной стороны, и техники ее проведения, с другой, может иметь чисто теоретическое значение. В жизни все происходит между этими полюсами. Ни одним из них нельзя пренебрегать.
Прежде всего нельзя сталкивать друг с другом эти полюса — встречи, как таковой, и техники ее проведения. Техника, по своей сути, склонна овеществлять все, чего касается. Если речь идет об участниках терапевтического взаимодействия, то человек рассматривается как вещь среди других вещей.
Увлеченность техникой вместо личного участия делает человека не просто вещью, но и средством для достижения цели. В соответствии со второй частью кантовского категорического императива, к человеку нельзя относиться как к средству. Я не знаю, где еще отношение к человеку — как к цели или как к средству — имеет большее значение, чем в политике. Осмелюсь сказать, что наиболее важное различие в политике лежит между теми, кто считает, что цель оправдывает средства, и теми, кто понимает, что есть средства, способные осквернить даже самую святую цель.
Видеть в человеке лишь средство для достижения цели — то же самое, что манипулировать им. Что касается тех случаев, когда личное отношение приносится в жертву технике, Рудольф Дрейкурс сказал: «Использование трансфера как базового терапевтического средства ставит терапевта в позицию превосходства, управления пациентом с позиции своей подготовки и терапевтических схем»[62].
Это правда, что в Монреале на конференции по проблемам депрессии и связанных с ней состояний «многие докладчики отмечали, что в шоковой и лекарственной терапии заключена большая опасность механического и деперсонифицирующего управления пациентом». Я думаю, что опасность заключается не столько в шоковой терапии или лекарственном лечении как таковых, сколько в технологическом отношении, доминирующем у многих терапевтов. Я думаю, что опасность технологического отношения в сфере психотерапии выше, чем в шоковой и лекарственной терапии. Имеет значение не то, какая техника применяется, но то, какой доктор применяет ее, или даже то, какой смысл он вкладывает в это. И психотерапию можно проводить так, что пациент оказывается в ней не человеком, а набором механизмов, составляющих его психику.
Даже если встреча врача и пациента носит личный характер, отношение «я-ты» не должно быть замкнутой системой. Карл Бюлер в своей теории языка различает три позиции: с точки зрения говорящего язык — это средство выражения; с точки зрения того, к кому он обращается, язык — это средство обращения; с точки зрения того, о ком говорится, язык — это представление. Именно эта, третья позиция оказывается упущенной, если забывают о том, что терапевтическое отношение не исчерпывается просто личной встречей между двумя субъектами, но зависит от предмета, по поводу которого один субъект взаимодействует с другим субъектом. Таким предметом общения обычно является некий факт, который должен быть осознан пациентом. В частности, он _должен осознать то, что существует смысл, ждущий своей реализации. Таким образом терапевтическое отношение оказывается открытым для мира, как это и должно быть. Миру предназначено быть тем, чему бросают вызов.
Принципом логотерапии является самотрансценденция как сущность существования. Этот принцип означает, что существование аутентично только в той мере, в какой оно направлено на что-то выходящее за его пределы.
Бытие человека не может обладать смыслом само по себе. Мы говорили, что человека никогда нельзя рассматривать как средство для достижения цели. Следует ли из этого то, что он есть цель в себе, что ему предназначено и предопределено реализовать и актуализировать самого себя? Я бы сказал, что человек реализует и актуализирует ценности. Он обретает себя настолько, насколько теряет, забывает себя, будь то ради чего-то или кого-то, ради какого-то дела или ради друга, или же «во имя Бога». Борьба человека за свое «я», свою идентичность обречена на неудачу, если она не посвящена чему-то за пределами его «я», чему-то находящемуся над ним.
Человеческое бытие блекнет, если оно не находит для себя свободно выбранного смысла. Акцент делается на свободном выборе. Выдающийся американский психоаналитик сообщил после поездки в Москву, что по ту сторону «железного занавеса» люди меньше страдают неврозами, потому что они должны решать больше задач. Когда меня пригласили прочесть доклад для психиатров Кракова, я сослался на это сообщение, но отметил, что хотя Запад ставит перед человеком меньше задач, чем Восток, он оставляет ему свободу выбора этих задач. Если же такой свободы у него нет, он становится шестеренкой, у которой есть функция, чтобы выполнять их, но нет возможности выбора.
Психотерапию, которая ставит перед человеком смысл и цель, вероятно, можно критиковать за то, что она требует от пациента слишком многого. В действительности же люди сегодня могут пострадать скорее от недостатка требований, чем от их избытка. Существует не только патология стресса, но также патология отсутствия напряжения. В эпоху экзистенциальной фрустрации мы должны опасаться не столько напряжения как такового, сколько недостатка напряжения, возникающего вследствие потери смысла. Я считаю опасным заблуждением для психического здоровья ту точку зрения, что человек прежде всего нуждается в гомеостазе.
