Волшебный камень - [52]

— Нам нужно сбросить на Чувале тридцать тысяч фестметров древесины и сплавить их до ледостава…

Нестеров хотел сказать ему, что надо говорить понятнее, без иностранных слов, но кто-то вдруг сказал по-русски:

— Тридцать тысяч — это очень много. Худое дело. У нас у самих еще сплав не закончен.

Старики обернулись к говорящему, и он умолк. Сала-матов продолжал:

— У вас охотники план выполнили, они на лес придут, помогут, а из города много людей на войну ушло. И еще надо нам пять человек на трудную земляную работу. Пойдут они с геологом, с товарищем Нестеровым.

Нестеров от неожиданности хотел было вмешаться, но Саламатов сердито взглянул на него, и Нестеров промолчал. Только теперь он всем сердцем ощутил заботу Саламатова. Меж тем Саламатов продолжал все с большей серьезностью:

— Дело это, товарищи, военное: и лес победе помогает, и камни, которые ищет товарищ Нестеров. А без вас нам не управиться.

— Однако думать надо! — сказал самый старый из остяков и умолк в важной, спокойной задумчивости.

Саламатов вышел из круга и отошел к Нестерову. Остяки раздумчиво говорили на своем языке. Нестеров заметил, что молодые, вопреки старым обычаям, часто вмешивались в разговор и их слушали с таким же вниманием, как и старейших в племени.

Вдруг молодежь, готовившая обед, громко застучала крышками по котлам. Саламатов шепнул:

— Нас приглашают.

Он вошел в круг. Самый желтый и хилый из стариков встал со своего места и вышел на середину круга. Саламатов сел на его место. Старик поклонился кругу, поклонился Саламатову и тихо сказал:

— Двадцать лет мы знаем тебя, и двадцать лет ходили мы к тебе за помощью. Ты пришел к нам за помощью в первый раз. Ты уйдешь не один. Прости, что мы не можем дать тебе столько людей, сколько ты просишь. Пятьдесят человек мы послали с лесничихой…

— Как с лесничихой? — воскликнул Саламатов, нарушая плавную речь и забывая все обычаи. — Куда их увела лесничиха?

Старик пожал узенькими плечами.

— Наши охотники выходили к реке, видели: весь лес лежит на плотбищах, люди ушли воевать, одни девки работают. Что они могут? Встретили лесничиху, пожаловались: почему в охотничьи колхозы не сказали? План выполнен, можно помочь. Лесничиха обошла колхозы, увела пятьдесят человек. Тебе можем дать еще тридцать. Пять человек пойдут с геологом, хорошие ребята пойдут, сильные.

Саламатов возбужденно потряс старику руку. Тот спокойно сел на свое место. Саламатов с усмешкой сказал Нестерову:

— Старое старится, а молодое растет! Кто бы подумал, что Лунина догадается пойти за помощью к остякам? И кто бы подумал, что охотники позаботятся о лесе?

— Игнатий Петрович, а не ты ли воспитал в них эти чувства?

— Хитришь, Сергей! — с печальной усмешкой заметил Саламатов. — Подбадриваешь. А на деле-то Лунина меня обогнала!

Что-то стариковское — сожаление, что ли? — промелькнуло в этих словах Саламатова. Но в то же время и гордость. Помолчав, Саламатов сказал:

— А все-таки ты прав. Если бы не наша трудная, иной раз бессонная, без отдыха работа, не было бы у нас таких людей, как те, что теперь подпирают нас! — и толкнул совсем по-мальчишески плечом Нестерова, словно добавляя: «Как и ты!»

Нестеров смутился, но тут молодежь снова ударила крышками по котлам, извещая, что деловой разговор кончился, начинается пир. Все поднялись, окружили Саламатова и Нестерова, заговорили о мелких, обыденных делах. Кто застрелил соболя, кто видел кидуса и не сумел загонять его, кто женился, в чьем чуме — дома свои они по-прежнему называли чумами — прибавилось семейство. Старики повели Саламатова к котлу, от которого вкусно пахло мясом. Молодые окружили Нестерова и повели его к другому котлу, вокруг которого уже расселись Лукомцев и девушки. Начальник культбазы, посмеиваясь, протянул Нестерову узкий и длинный нож, чтобы тот начал пир. Такие же ножи оказались в руках у всех гостей и хозяев. Хозяева со скрытой усмешкой наблюдали, как справятся непривычные к подобному пиру гости с ножом и мясом.

Нестеров исподтишка подмигнул Андрею, опустил руку в котел, вытащил кусок мяса и начал его есть, отрезая ножом у самых губ. Хозяева восхищенно зачмокали, одобряя гостя. Лукомцев, которому в его странствиях пришлось не однажды есть из охотничьего котла, делал это еще лучше. Только девушки сидели без движения, боясь приняться за еду. Заведующий культбазой, пожалев их, прошел в дом, принес оттуда блюдо с нарезанным мясом, ложки и вилки и оделил их привычными приборами.

У котла, где сидели старики, было тихо и чинно. Молодежь, по свойственному ей веселому нетерпению, начала уже шуметь, переговариваться, хотя старики и поглядывали неодобрительно. Вскоре подошли и молодые женщины, — они обедали отдельно.

В стороне громыхнул бубен. Кто-то из плясунов не вытерпел и уже вызывал остальных на состязание. Молодежь заторопилась на площадку перед входом в культбазу. Нестеров и его спутники, едва передвигая ноги от усталости, перешли туда же.

Но когда плясуны пошли с бубнами по кругу, изображая охотника и зверя, когда гибкие их тела начали вертеться, Лукомцев вскрикнул и ринулся в круг. Он жалел лишь о том, что отправил свой баян с обозом, тут-то он показал бы свое искусство, да и Даша могла бы щегольнуть в лявонихе или крыжачке. Лукомцев выучил с ее голоса эти танцы и частенько наигрывал их. Однако заведующий культбазой понял желание гостей. Он вытащил патефон и пластинки, и Нестерову пришлось еще с час крутить ручку патефона и переставлять пластинки, потому что девушки, к его удивлению, веселились так, будто и не было подъема на гору, спуска, долгого пути.