Волшебный дом - [55]

И она прекрасно меня поняла.

Но раньше нас ушел Майкрофт.

— Я должен попрощаться с вами, — сказал он, и в его голосе не слышалось никакой обиды за мою внезапную грубость. — Пожалуйста, не забудьте о моем приглашении.

— Не забуду, — ответила Мидж (он обращался к ней, не ко мне).

Она протянула руку, но Майкрофт как будто не заметил, а быстро повернулся и вышел. Я сказал «как будто», потому что видел, как его глаза скользнули в направлении ее руки, и он невольно отвернул голову, но это движение превратилось в поворот всего тела, словно его ум уже переключился на что-то другое. Я мог ошибиться, но в свете последующих событий, думаю, я был прав.

— У вас осталась еще одна проблема, Майк, — улыбнулся мне Кинселла и сунул руку в карман узких джинсов.

Мы в недоумении посмотрели на него.

— Выкипевший радиатор, — напомнил он.

Я чуть не стукнул себя рукой по лбу.

Кинселла рассмеялся:

— Все в порядке, я организую воду и пригоню машину своим ходом. Будем надеяться, двигатель не заклинило.

— Да, будем надеяться.

Мы вышли на улицу, и я был рад оказаться вне дома, снова ощутить на лице солнышко. Чудеса, но единственным неприятным ощущением теперь оставалось жжение в нескольких пятнышках на лице и шее, куда все же попали брызги кипятка. Но эта боль не шла в сравнение с той, что я перенес раньше. И хотя моя грудь местами могла бы чувствовать себя лучше, грубый материал рубашки уберег ее от серьезного ожога. Мое забинтованное предплечье и кисть руки еще чесались, но в этом была даже своя приятность.

— Невероятное средство! — сказал я Кинселле, когда мы втроем направились к красному «эскорту».

— Какое? — спросил он, щурясь на солнце.

— Эта зеленая жидкость, куда окунули мою руку.

— О, ничего особенного. Смягчающее, вот и все, с добавкой антисептика.

— Но она сняла боль.

— Друг мой, вашу боль снял Майкрофт.

— Но это невозможно.

— Возможно, и мы оба это понимаем.

— Тогда как же...

Кинселла сверкнул своими тошнотворно ровными белыми зубами:

— Майкрофт — необыкновенный человек.

Наверное, он думал, что все объяснил.

Мы подошли к машине, и Кинселла открыл нам заднюю дверь. Мидж забралась первая, а я за ней, стараясь ничего не задеть перебинтованной рукой.

Он сел за руль, и мы подождали кого-то с канистрой воды.

Мидж наклонилась вперед и спросила:

— Вам теперь лучше, Хьюб?

Он удивленно повернулся к ней:

— Что вы имеете в виду?

— В тот вечер вы так торопливо уехали. Мы подумали, вам плохо.

Заерзав на сиденье, Кинселла указал на угол дома:

— Вон идет Нейл с водой. — Он прокашлялся. — Да, в тот раз я нехорошо себя почувствовал. Извините, мой уход был не совсем вежлив. Обед не поладил с моим желудком, понимаете?

Боковая дверь открылась, и на переднее сиденье сел Нейл, поставив себе в ноги пластиковую канистру.

— Ну, вагон отправляется, — сказал Кинселла, заводя мотор. — Вы будете дома моментально.

Мы с Мидж, как один, обернулись, когда машина, объехав серое здание, набрала скорость и помчалась по дороге. Серый дом — синерджистский Храм — оказался гораздо больше, чем мы представляли себе, когда впервые увидели его с опушки леса.

А лично мне он показался теперь и гораздо более зловещим. Но Мидж смотрела назад с легкой улыбкой на губах.

Исцеление

Когда я проснулся на следующий день, моей первой мыслью было: что с рукой? Не выпирает ли она распухшей массой из-под повязки?

Вечером мы решили, что утром первым делом поедем в Бэнбери, в больницу, и покажем ожоги специалистам, вопреки безумным уверениям Майкрофта, будто бы в этом нет никакой необходимости. Я не сомневался, что ночь проведу в страданиях, но, как оказалось, спал как дитя, и мне снился сам Грэмери и всевозможные приятные вещи — цветы, друзья-зверюшки, солнышко и голубое небо. Я не ощущал ни малейшей боли.

Когда мы вернулись в коттедж, я собирался сразу позвонить Бобу и донести дурную весть, но Мидж меня отговорила. Подождем, посмотрим, сказала она Что ж, подождем, посмотрим.

Мидж ласкала меня весь вечер, она даже поцеловала каждый высовывавшийся из-под бинтов больной палец, чтобы они скорее зажили. Я наслаждался таким вниманием, с содроганием ожидая времени, когда сильное обезболивающее, очевидно подмешанное в зеленую жидкость, начнет терять свой эффект (я не придал ни малейшей веры словам Кинселлы, что там содержался всего лишь антисептик). Но, слава Богу, этого так и не произошло.

Мидж, спавшая рядом, казалась десятилетней девочкой, отчего моя первая мысль была почти преступной; но вскоре я вспомнил свою изначальную тревогу. Я спрятал левую руку под одеяло и боялся взглянуть на нее. В руке чувствовалась некоторая неловкость — повязка давила, — но боль не пульсировала Может быть, мой мозг еще не очнулся после сна Я сжал зубы, собираясь встретить боль. Однако ее не было, и я набрался мужества взглянуть.

Подняв одеяло, я тихонько поднес поврежденную руку к лицу. Во всяком случае, бинты ослабли за ночь, и неудобство причиняла клейкая лента, державшая их на месте, а не давление распухшей руки. Торчащие из бинтов пальцы были лишь слегка красноваты. Я пошевелил ими, они легко сгибались. Я взмахнул рукой — моя кисть двигалась свободно, мешала лишь повязка Я замахал всей рукой, и это была фантастика — рука двигалась, боли не было, и это казалось невероятным!