Волшебные очки - [4]

Похвала Романа меня так обрадовала, что на время даже ушла тревога, не придется ли мне уехать после первого же экзамена. Я благодарно сказал:

— Если б не твои слова о войнах, я бы, возможно, не догадался так написать.

— Значит, если тебя за это сочинение «повесят», то виноват буду я? — спросил он, глядя на меня смеющимися глазами.

— Лучше быть «повешенным», чем…

— Понятно, — перебил он меня. — Не теряй времени. Следующий экзамен будет устный — язык и литература. Ты грамматику учил по Тихомирову?

— По Тихомирову.

— «Нет» — какая часть речи? Я задумался.

— Что-то вроде глагола.

— Именно «вроде». — Роман вынул из кармана тужурки записную книжечку и подал мне. — Вот сюда замены все «любимые» вопросы Евгения Николаевича и ответы на них. Прочти на всякий случай. Помимо прочего, это любопытно. Ну, занимайся, не буду тебе мешать.

В списке, который швейцар вывесил через два дня, моей фамилии не было. Проскочил!

Восемьдесят шесть человек пошли в канцелярию забрать документы, остальные восемьдесят уселись за парты перед длинным столом, покрытым зеленым сукном. За столом, посредине, сидел седовласый, с выхоленным лицом, директор с петличками действительного статского советника на темно-синем сюртуке. По одну его сторону расположился Евгений Николаевич в своей поповской рясе, по другую — высокий, худой и какой-то весь узловатый преподаватель истории Александр Петрович.

Первым вызвали Авдотьева, того угрюмого учителя, который держал экзамен в седьмой раз.

Евгений Николаевич спросил:

— В вашем сочинении есть такая фраза: «Наташа была больна и Соня самоотверженно ухаживала за ней». Почему вы перед «и» не поставили запятой?

— Перед «и» запятая не ставится, — угрюмо ответил Авдотьев.

— Неуже-ели? — иронически протянул Евгений Николаевич.

— Так точно, — подтвердил Авдотьев. — Только когда «и» повторяется три раза подряд.

Евгений Николаевич вздохнул и безнадежно сказал:

— Больше вопросов нет.

Меня почему-то долго не вызывали, а когда вызвали и я подошел к столу, то со страхом увидел, что перед директором лежит мой черновик.

Оглядев меня блекло-голубыми глазами, директор спросил:

— Вы не брат ли Виктора Мимоходенко, который с отличием окончил в этом году институт?

— Брат, — ответил я.

— Очень, очень способный юноша.

— Я того же мнения, господин директор.

— Ах, вот как! Приятно, что мы сошлись во взглядах, — с чуть заметной иронией сказал директор. — А какого мнения брат о вас?

— Старшие братья, как правило, недооценивают младших.

Евгений Николаевич, смотревший на меня с усмешкой в глазах, спросил:

— А вы не могли бы в подтверждение привести какой-нибудь литературный пример?

— По-моему, примером могло бы быть отношение Володи к Николеньке, — ответил я.

— Видите ли, господин Мимоходенко, — озадаченно сказал директор, — все экзаменующиеся поняли тему как следует и в соответствии с этим правильно ссылались и на высокий народный подъем во время войны, описанной Толстым, и на патриотические чувства народа в нынешней войне. Вы же в беловом экземпляре ни словом не обмолвились о патриотических чувствах, а в черновике… гм… гм… даже пытаетесь критиковать название темы… Конечно, в беловом экземпляре есть и ценные мысли, но главное вы упустили и… как видно из черновика, вполне сознательно. Вы заслуживаете того, чтоб вам поставили неудовлетворительную оценку, но… гм… Евгений Николаевич, принимая во внимание… гм… и прочее, предложил условно допустить вас к устному экзамену с тем, чтоб поставить отметку… гм… по совокупности. Прошу вас, Евгений Николаевич.

— У нас с Александром Петровичем общий вопрос. Что вы можете сказать, господин Мимоходенко, о взгляде Толстого на исторический процесс и роль личности в истории? — спросил Евгений Николаевич.

«Войну и мир» я читал дважды и оба раза крепко задумывался над рассуждениями Толстого об истории и роли Кутузова и Наполеона в военных событиях.

Я сказал:

— Мне не все ясно.

— То есть? — спросили в один голос Евгений Николаевич и Александр Петрович.

— Толстой отрицает роль личности в истории. Все его симпатии на стороне Кутузова, который, по мнению писателя, тем и замечателен, что не вмешивался в естественный ход событий. На самом же деле Кутузов в описании того же Толстого не пассивен, а очень активен.

И я стал приводить случаи полководческой инициативы и активности Кутузова.

— Довольно! — воскликнул Александр Петрович и даже прихлопнул ладонью по столу. — Вполне достаточно!

— Нет, у меня еще есть вопросы, — мягко сказал ему Евгений Николаевич. — Господин Мимоходенко, какое было выражение на лице у покойной княгини Лизы?

Я ответил.

— И последний вопрос: слово «нет» — какая это часть речи?

Я невольно улыбнулся.

— Чему вы? — удивился Евгений Николаевич.

Я откровенно признался:

— Всего два дня назад я не смог бы правильно ответить. Но есть такая тетрадочка: в ней — ваши «любимые» вопросы и ответы на них. Мне ее дали прочитать как раз перед экзаменом.

— Ах, вот как! — с притворной строгостью воскликнул экзаменатор. — А вы не боитесь, что за такое признание я поставлю вам единицу?

Я слегка развел руками, как бы говоря: «Воля ваша».

— Идите, — сказал директор, заметно стараясь придать суровость голосу, — и постарайтесь основательней подготовиться к математике.