Волшебные чары - [3]

Охваченная негодованием на саму себя, сжимая в руке гинею, она недоумевала, почему оказалась столь глупой и не вернула ему сразу же его монету.

Точно так же, когда он приподнял пальцам" ее подбородок, ей следовало бы понять, что он намеревается сделать.

Однако Гермии и в голову не пришло, что неизвестный мужчина, джентльмен, которого она видела впервые, вознамерится поцеловать ее.

И тем не менее она укоряла себя, что должна была вспомнить постоянные рассказы Питера о поведении лондонских щеголей и красавиц и насторожиться, услышав неприличное выражение незнакомца. Ведь можно же было понять, кто он такой, судя по его прекрасной лошади.

— Как я ненавижу его! — громко сказала Гермия.

Затем ее мысли переключились на то, что этот ее первый поцелуй был совсем не таким, каким она его представляла заранее.

Она всегда думала, что поцелуй между двумя людьми, должен быть чем-то ласковыми нежным.

Поцелуй, даримый с любовью и получаемый с любовью, должен напоминать прикосновение к цветку, звуки музыки и первые звезды на вечернем небе.

Вместо этого губы незнакомца были жесткими и властными, и Гермии вновь вспомнилось ощущение, как будто он взял ее в плен, из которого не было путей к побегу.

— Если это и есть поцелуй, — воскликнула она, — я их больше не желаю!

Но она знала сама, что лукавит.

Конечно, она хотела любить и быть любимой, и все ее фантастические истории, в которых она со страшными приключениями переносила себя то на вершины Гималаев, то на кишащие крокодилами реки в центре Африки, были об этом.

Кончалось тем, что героиня находила мужчину ее мечты, и они венчались.

До сих пор герой ее фантазий не обрел ни определенного облика, ни конкретных черт лица, но теперь, после этой встречи, она знала одно: незнакомец, который только что поцеловал ее, займет в ее историях роль главного злодея.

Думая о нем и вспоминая его высокомерный взгляд из-под полуопущенных век и презрительный изгиб его губ, она все больше уверялась, что он выглядел не только как злодей, но скорее даже как сам Дьявол.

«Может быть, это и был он», — думала Гермия, поднимая свою корзинку с яйцами и медленно продолжая путь домой.

Это была завораживающая мысль, и она представляла себе, что может сказать ее матушка, если, возвратившись в дом своего отца-священника, она расскажет ей, что у тропинки, где полно лесных завирушек, она встретила Дьявола, и он поцеловал ее.

Более того, если это сделал Дьявол, то значит, что она теперь стала чародейкой.

Она часто слышала рассказы, шепотом передаваемые в деревне, как в темных лесах, занимающих большую часть поместья ее дяди, разыгрываются сатанинские пирушки, на которые завлекаются глупые девушки.

Никто не знал, например, что точно произошло с бедной маленькой Бетси. Она была нормальная до того, как попала на такую пирушку, но говорят, что сам Сатана виновен в ее сумасшествии.

Ее мать в ответ на эти россказни заявляла, что все" это глупости: Бетси якобы родилась уже ненормальной, и с ее мозгами даже доктора нечего не могли поделать.

Но жители деревни предпочитали верить, что Бетси была дитя Сатаны, и всегда многозначительно пожимали плечами, как будто от мрачных предчувствий, когда она проходила мимо.

Если она бормотала что-то нечленораздельное — что она делала постоянно, — поселяне были абсолютно уверены, что она насылает проклятие на тех, кто ей не по нраву.

Рассказывали и еще об одной девушке, которая все ходила в лес по ночам, пока ее не похитили так, что никто не смог ее найти.

Отец Гермии очень просто объяснял это, напоминая, что как раз в то время исчез и приезжавший в деревню гость из Лондона, так что причина исчезновения девушки совершенно очевидна.

Но деревенские жители были убеждены, что девушку постигла та же судьба, что и Бетси.

Она участвовала в пирушках Дьявола, и он вовлек ее в свое окружение.

Но вряд ли, думала Гермия, приближаясь к деревне, чтобы Дьявол разъезжал на такой превосходной лошади чистой породы и был одет портными, явно шившими на принца-регента.

Эти портные, рассказывал ей Питер, могли выкроить мужчине такую одежду, которая сидела на нем как влитая.

Вспомнив о Питере, Гермия подумала, что было бы хорошо, если бы он сейчас оказался дома. Его позабавило бы ее приключение, но даже своему любимому брату, с которым она делилась почти всем, она не призналась бы, что не поцеловал незнакомец, будь то Дьявол или кто другой.

«Питер высмеял бы меня за мою глупость, — сказала она себе, — а лапа разгневался бы!»

Ее добродушный, веселый отец не часто сердился на что-либо.

Но Гермия стала замечать, что в последний год, когда она уже совсем выросла, ему перестали нравиться комплименты, которыми одаривали ее джентльмены, приходившие в дом священника.

Она слышала, как он сказал однажды ее матери, что такие комплименты являются большой наглостью и он не потерпит их.

Хотя Гермия знала, что совершает поступок, достойный порицания, она все же задержалась тогда за дверью, чтобы услышать ответ матери.

— Гермия уже взрослая девушка, дорогой мой, — сказала матушка, — и поскольку она очень хорошенькая, даже прелестная, ты должен привыкнуть к тому, что она привлекает внимание, хотя, к сожалению, здесь не очень то много достойных ее женихов.