Волшебник в мире - [92]

Показной страх Майлза сменился выражением полнейшей обреченности.

Ренунцио наклонился к нему и прошипел:

— Пять лет! Она сказала, что эта гниль разрастается уже целых пять лет! Удивительно, как это еще не все войско про» гнило насквозь, — а кто знает, может быть, и прогнило... Понять, насколько глубоко пустила корни эта зараза, было невозможно, поскольку Ледора не успела оправиться к следующему допросу и впала в некое подобие мозговой горячки. Я бы снова мог подумать, что она притворяется, но та же самая хворь напала на всех узников, заточенных в этом крыле тюрьмы, — явно тут какая-то эпидемия. Остался один-единственный повар-храбрец, который согласен носить еду этим полоумным.

Майлз испытал невыразимое облегчение, но он изо всех сил постарался не выказать его. Этот «повар-храбрец» наверняка был приверженцем Нового Порядка и, по всей вероятности, сдабривал тюремную баланду какой-то травкой, из-за которой узники впадали в бредовое состояние, на время теряли рассудок.

Ну, то есть Майлзу хотелось верить, что их помешательство было временным.

Ренунцио склонился еще ближе и проговорил:

— Что ж... если я не могу допрашивать ее — я допрошу тебя.

* * *

Видимо, Ледора все-таки рассказала Ренунцио что-то еще. Допрашивая Майлза, он время от времени как бы проговаривался, ронял словечко-другое, и из-за этих словечек Майлз обливался холодным потом. Инквизитор был хитер и изворотлив, и Майлз никак не мог понять, сколько же на самом деле ему известно правды. В одном сомневаться не приходилось: сестра милосердия не назвала Ренунцио настоящих имен чиновников-самозванцев: ведь пока самого Майлза не арестовали, до него не дошло вестей ни об одном аресте, а когда он шел по тюремному коридору рядом с инквизитором, из темниц, где стонали узники, до него не донеслось ни одного знакомого голоса.

Но зачем Ренунцио вывел его из темницы? Позади них шагали двое стражников, Майлз шел рядом с Ренунцио. Сил сопротивляться у него было немного, и с каждым шагом страх сковывал его все сильнее.

— Она рассказала нам и о тебе, само собой, — в десятый раз повторил Ренунцио. — Рассказала, что возглавляет мятежников некто Майлз, выставляющий себя инспектором. Искать нам пришлось довольно долго, как ты, конечно, понимаешь, ибо инспекторы наряжаются кем угодно. Мы схватили сотню бродяг, и представь себе, трое из них оказались самыми что ни на есть настоящими инспекторами, но в конце концов мы разыскали тебя. — Инквизитор ехидно улыбнулся. — Или ты собираешься морочить мне голову и утверждать, что ты не являешься вожаком этой вонючей своры изменников?

Майлз ответил, осторожно подбирая слова:

— Пожалуй, мне не стоит говорить тебе ни слова, Ренунцио, потому что ты не поверишь ничему, кроме того, что тебе хотелось бы услышать.

— О, ты мне все расскажешь, — утробно проурчал инквизитор-стервятник. — А насчет того, что я не поверю, — тут ты жестоко ошибаешься. Сейчас сам убедишься!

Он цепко схватил Майлза за руку костлявыми пальцами и втащил в дверь в самом конце коридора. Стражники вошли следом за ними.

Они попали в страшный сон.

Темница была мрачная и сырая. Мерзко пахло, полыхали оранжевым пламенем несколько очагов, где раскалялись щипцы, железные прутья и прочие инструменты пытки, о назначении которых Майлзу гадать вовсе не хотелось. На столе, в конце которого было прикреплено колесо, лежал человек. Руки его были крепко связаны за головой, он стонал от муки. На нем не было ничего, кроме куска ткани на бедрах.

Ренунцио подошел к мученику и, улыбнувшись, произнес:

— Немножко больно выходит, когда вот так пролежишь всю ночь, правда? Но я обещаю тебе: боль станет еще сильнее, дружок, если ты не скажешь нам того, о чем мы хотим узнать.

Глаза несчастного скосились в сторону очага. Он простонал:

— Скажу все, что вы хотите!

— Ага, стало быть, ты стал покладистее! И все-таки давай удостоверимся в том, что ты будешь говорить правду. Палач, приготовь пыточные тиски!

— Я во всем сознаюсь! Сознаюсь! — вскричал несчастный.

— Сознаешься в том, что ты устроил засаду на Защитника и пытался ударить его мечом?

— Да, да! Я не так глуп, чтобы отрицать это!

— Еще бы ты отрицал, когда это видела целая дюжина стражников, которые потом забили тебя до бесчувствия и приволокли сюда! Но я уж точно не так глуп, чтобы поверить, что ты сам, один-одинешенек прокрался в те кусты, что ты сам выковал себе меч. Кто тебе помогал?

— Никто! — вскричал убийца-неудачник. Ренунцио щелкнул пальцами. Палач повернул рукоятку тисков, мученик взвыл от боли. Ренунцио махнул рукой. Палач отвернул рукоятку, ослабил давление.

— Кто твои сообщники? Назови их имена, — потребовал инквизитор.

— Я... я не помню, — выдохнул бедняга.

— Сейчас вспомнишь, — мстительно проговорил Ренунцио и злорадно усмехнулся. — Давайте-ка сюда каленое железо, освежим его воспоминания.

Несчастный завопил еще до того, как раскаленное железо прикоснулось к нему, но еще сильнее и ужаснее стал его крик, когда оно коснулось его кожи. Палач отвел железный прут в сторону, а Ренунцио спросил:

— Быть может, Окин Гермейн?

Майлз вытаращил глаза. Окин Гермейн? Это же министр Защитника!