Волшебник в мире - [74]

Дилана прекрасно понимала, что негоже опускать ресницы и искоса поглядывать на магистрата — подобные проявления кокетства совершенно не шли женщине ее возраста. Она опустила голову и уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

— Магистрат Проксум был очень добр, если написал такое про меня.

— Думаю, он воздал тебе по заслугам, — возразил магистрат Горлин. — Я с этим Проксумом лично не знаком, но любой магистрат знает, что хорошо, что дурно.

О ком это он, интересно, говорил? О мифическом Проксуме или о себе самом? Дилана понадеялась на лучшее и пролепетала:

— Магистрат Проксум еще совсем молодой, господин.

— А, так, значит, он еще не способен судить верно до конца? — усмехнулся Горлин. — И все же исцеленные люди — это исцеленные люди, досточтимая Дилана. Тут и двадцатилетний не ошибется.

— Мое искусство не помогло исцелить моего мужа, — грустно вздохнула Дилана. — И моих сыновей тоже.

— Но ты же не смогла поспеть к ним вовремя, — возразил магистрат, склонился и сочувственно коснулся ее руки. — Потери рано или поздно настигают всех нас, досточтимая. Мне, правда, не довелось пережить смерти супруги и детей, однако трое жен и шестеро детишек покинули мою жизнь, ушли из нее столь же неотвратимо, как если бы их забрала могила. Ты ведь знаешь, что нам, магистратам, не позволено даже писать писем бывшим женам?

— Знаю, господин, — тихонько пробормотала Дилана и сама удивилась тому, что на глаза набежали слезы.

— Быть может, есть слабое утешение в том, чтобы знать, что они живы и здоровы, но я вижу, что утешение это воистину слабое.

Говоря, она старалась вложить в слова все сострадание, на которое только была способна.

— И вправду, слабое. — Горлин вздохнул и откинулся на спинку стула. — Но мы обязаны жить, почтенная, мы должны трудиться. Слишком многие нуждаются в помощи, которую мы им можем оказать, слишком многим мы можем сделать жизнь лучше, и потому негоже нам страдать в одиночестве, предаваясь тоске по утраченному.

— Да, мы должны жить дальше. — Дилана осмелилась поднять глаза. У нее на самом деле сердце заныло от жалости к несчастному магистрату, так страдавшему из-за потери близких. Она дерзнула робко протянуть руку и коснуться его руки. — Вам ли не знать, что жизнь должна продолжаться, когда вы прошли через такое уже трижды?

— Я знаю и продолжаю жить, — сказал Горлин, мягко улыбнулся и сжал руку Диланы. — Когда я покинул мою первую супругу, я погрузился в такую тоску, что весь мир вокруг меня помрачнел. Но я предался трудам на новом месте, утешаясь одной лишь верой в то, что людям нужен магистрат.

— Конечно, нужен, — негромко проговорила Дилана, трепеща от его прикосновения, от нежности, звучавшей в его голосе. — Ведь есть люди, которых вы защитили от разбойников, есть слабые, которых вы не дали в обиду более сильным и жестоким.

Горлин тяжело вздохнул.

— Как отрадно поговорить по душам с человеком, который пережил то же, что и ты, и знает об этом по собственному опыту.

Дилана зарделась, вновь потупилась и отняла руку.

— Есть добродетели, которыми можно обзавестись только на жизненном опыте, магистрат Горлин.

— О да, такие добродетели, как понимание и сострадание, — кивнул Горлин и снова взял ее за руку. — Я очень рад тому, что теперь вы будете жить в нашей деревне, почтенная Дилана.

— Вы льстите мне, магистрат Горлин.

— Что ж, это правда. — Печаль магистрата уступила место улыбке. — Именно этого я и хотел. Зовите меня Вильямом, почтенная Дилана.

— О, благодарю вас, магис... Вильям, — пролепетала Дилана и изумленно посмотрела на магистрата. На сей раз ресницы ее затрепетали. — Но я не могу назвать вам другого имени. Я просто Дилана.

— В таком случае я и буду звать вас просто Диланой, — решил Горлин и погладил ее руку.

* * *

Ратуша выглядела в точности как та, что стояла в родной деревне Бесс, и это придало ей уверенности и нисколько не удивило. Всякий знал, как должна выглядеть ратуша: большое, квадратное здание, выстроенное из желтого кирпича, с четырехскатной черепичной крышей, а не с соломенной, с настоящими стеклами в больших прямоугольных окнах. Бесс не знала другого: по всей стране в каждом городке, в любой деревушке стояли точно такие же ратуши, и из-за этого казалось, что сила власти присутствует повсюду, что она неуязвима.

Стражник провел Бесс в большие двустворчатые двери, и они оказались в просторной прихожей размером пятнадцать на десять футов. Затем стражник повернул направо и вывел девушку через двери поменьше прямо в зал суда. Магистрат восседал за столом на возвышении. Он действительно казался чересчур молодым для работы на таком важном посту. Наверное, атмосфера зала могла бы принизить его, если бы он не хмурил так сурово брови, глядя на каждого из просителей. У Бесс екнуло сердце, но она поняла, что магистрат просто напускает на себя суровость, дабы не показать, как робеет.

Стражник указал Бесс на скамью у стены и шепнул:

— Боюсь, девушка, тебе придется подождать. Сначала он должен выслушать других просителей.

— О, конечно, — прошептала в ответ Бесс и уселась на скамью с уверенным видом. Пусть она теперь просто Бесс, однако она так долго пробыла в обличье благородной дамы, что уверенность в себе не покидала ее, невзирая на то что на ней были блузка, лиф и юбка из домотканого холста, а не аристократический наряд.