Волшебник Севера - [33]

Овчарка тут же встала на задние лапы, откинула голову и громко залаяла, как он и учил ее на протяжении нескольких недель по дороге сюда. Слово «Дракон» было для нее сигналом, по которому она должна была лаять, пока он не прикажет ей остановиться. Как это сделал сейчас.

– В чем дело, Харли? – спросил он притворно удивленным тоном.

На самом деле ее звали не Харли. Уилл еще не придумал для нее настоящее имя. Харли было очередным кодовым словом. Оно означало, что собака потрудилась на славу и теперь может прекратить лаять. Она тут же замолчала, дважды стукнув хвостом по половице в знак того, что сыграла, как надо. Уилл посмотрел на ожидающих зрителей и развел руками, словно извиняясь:

– Прошу прощения, друзья. Моя распорядительница говорит, что настала пора ужинать. Мы долго шли по снежной дороге, а она получает десятую долю моего заработка и мой ужин.

По залу прокатился хохот. Собравшиеся были сельскими жителями, прекрасно понимавшими, что перед ними хорошо обученная собака. И им понравилось, как Уилл ненавязчиво намекнул трактирщику, что неплохо было бы перекусить.

Ужин не заставил себя долго ждать. Одна из девушек прислуги принесла ему дымящуюся тарелку мяса и без лишних слов поставила миску с мясными обрезками, костями и подливкой для собаки. Уилл улыбнулся в знак благодарности и кивнул мужчине за стойкой. Трактирщик, занятый тем, что подливал вино в кружки тем, у кого пересохло горло от пения, растянул рот в широкой улыбке до ушей.

– А за вашей лошадью не нужен уход, молодой человек? – спросил он.

Уилл ответил с набитым ртом:

– Я взял на себя смелость поставить своих лошадей в вашем сарае, хозяин. Уж слишком суровые здесь ночи, чтобы оставлять их снаружи.

Трактирщик кивнул в знак согласия, и Уилл снова набросился на еду. Жаркое было восхитительным.

К его столу подошел ломовой извозчик, который так хмуро встретил Уилла, когда тот только что вошел в таверну. Уилл с любопытством отметил, что плечистый мужчина не садится рядом с ним и не вторгается в его личное пространство. Уилл уже понял, что люди в подобных заведениях относятся к жонглерам с некоторым уважением. Извозчик просто поставил полную кружку подогретого вина со специями:

– Хорошо играешь, парень. Это тебе.

Уилл, продолжая жевать, снова кивнул. Потом к нему подошли еще посетители, и каждый опустил по несколько монеток в лежавший на столе открытый футляр для мандолы. Среди медяков мелькнули даже серебряные, и Уилл снова почувствовал гордость.

– Ловко ты управляешься с лютней, – сказал один мужчина.

– Это мандола, – по привычке ответил Уилл. – У нее восемь струн, тогда как у лютни… – Он осекся и добавил: – Спасибо.

Покончив с ужином, он украдкой подал знак собаке, и та снова залаяла.

– Харли? Что ты говоришь?

Собака тут же замолчала.

– Теперь пора развлекать народ?

Он поднял голову навстречу сияющим от восторга лицам, пожал плечами и усмехнулся.

– Строгая распорядительница, так что ничего не попишешь, – сказал он, протягивая руку за мандолой.

Весь следующий час он играл различные песни – любовные, задорные, шуточные. Среди них была и его любимая грустная баллада «Зеленые глаза любви», и он настолько увлекся пением, что даже, к своей досаде, слегка запутался в восьми тактах проигрыша посередине. Но у нескольких слушателей выступили слезы на глазах, и Уилл снова с удовлетворением отметил, что его песни нравятся людям. Это было чувство, известное только исполнителям, когда удается достучаться до сердец и взять окружающих за душу. В футляре постепенно накапливалось все больше монет. Уилл не без удивления осознал, что можно и не тратить деньги, выделенные ему Кроули на дорогу. Он уже сам игрой мог заработать себе на жизнь.

Трактирщик, поставив за стойку одну из девушек, подошел и сел рядом с Уиллом, посмотрев на водяные часы на каминной стойке, отмерявшие время медленно падающими каплями.

– Пожалуй, еще одну и можно закругляться, – сказал он, и Уилл едва заметно кивнул.

Его охватило беспокойство. К этому моменту он готовился весь вечер – к возможности расспросить местных жителей о странных событиях в Норгейтском уделе. В этом и состояло преимущество жонглеров. Как сказал Берриган: «Сельские жители не доверяют чужакам. Но стоит пропеть им час-другой, и им кажется, что они знали тебя всю свою жизнь».

Уилл извлек последовательность минорных аккордов и запел известную песню:

В предрассветном часу,

В темном-темном лесу,

Не найдется какого темней,

Пела ведьма во мгле

О зазнобе своей,

О кривом и хромом волшебнике.

С первыми же словами он ощутил перемену в настроении слушателей. Люди обменивались тревожными взглядами, отводили взор, а кто-то даже отвернулся. Он перешел к припеву:

Ах какой он красавец, этот волшебник,

С кривыми ногами и брюхом козла,

И носом, как будто…

И постепенно замолчал, словно впервые заметил замешательство собравшихся:

– Прошу прощения. Что-то не так?

И снова люди, которые лишь несколько минут назад весело хлопали в ладоши, принялись тревожно переглядываться, опасаясь встретиться с ним взглядом. Плечистый извозчик, явно обеспокоенный, произнес извиняющимся тоном:

– Просто не время петь о таких вещах и смеяться над волшебниками, паренек.