Волшебница Шалотт и другие стихотворения - [10]

The snake slipt under a spray,

The wild hawk stood with the down on his beak,

And stared, with his foot on the prey,

And the nightingale thought, ‘I have sung many songs,

But never a one so gay,

For he sings of what the world will be

When the years have died away.’

ПЕСНЯ ПОЭТА

Ливень схлынул, и вышел Поэт за порог,

Миновал дома, городской предел,

Ветерок подул от закатных туч,

Над волнами ржи, как дрожь, пролетел.

А Поэт нашел одинокий холм

И так звонко, так сладко песню запел —

Дикий лебедь заслушался в небесах,

Наземь жаворонок слетел.

Стриж забыл на лету догонять пчелу,

Змейка юркнула в свой приют,

Ястреб с пухом жертвы в клюве застыл,

Он скорей растерян, чем лют;

Соловей подумал: «Мне так не спеть,

На земле так, увы, не поют —

Он поет о том, каким будет мир,

Когда годы и время пройдут».

Г. Кружков

MARIANA

‘Mariana in the moated grange’ —

Measure for Measure

With blackest moss the flower-plots

Were thickly crusted, one and all:

The rusted nails fell from the knots

That held the pear to the gable-wall.

The broken sheds look’d sad and strange:

Unlifted was the clinking latch;

Weeded and worn the ancient thatch

Upon the lonely moated grange.

She only said, ‘My life is dreary,

He cometh not,’ she said;

She said, ‘I am aweary, aweary,

I would that I were dead!’

Her tears fell with the dews at even;

Her tears fell ere the dews were dried;

She could not look on the sweet heaven.

Either at morn or eventide.

After the flitting of the bats,

When thickest dark did trance the sky,

She drew her casement-curtain by,

And glanced athwart the glooming flats.

She only said, ‘The night is dreary,

He cometh not,’ she said;

She said, ‘I am aweary, aweary,

I would that I were dead!’

Upon the middle of the night,

Waking she heard the night-fowl crow:

The cock sung out an hour ere light:

From the dark fen the oxen’s low

Came to her: without hope of change,

In sleep she seem’d to walk forlorn,

Till cold winds woke the grey-eyed morn

About the lonely moated grange.

She only said, ‘The day is dreary,

He cometh not,’ she said;

She said, ‘I am aweary, aweary,

I would that I were dead!’

About a stone-cast from the wall

A sluice with blacken’d waters slept,

And o’er it many, round and small,

The cluster’d marish-mosses crept.

Hard by a poplar shook alway,

All silver-green with gnarled bark:

For leagues no other tree did mark

The level waste, the rounding gray.

She only said, ‘My life is dreary,

He cometh not,’ she said;

She said, ‘I am aweary, aweary,

I would that I were dead!’

And ever when the moon was low,

And the shrill winds were up and away,

In the white curtain, to and fro,

She saw the gusty shadow sway.

But when the moon was very low,

And wild winds bound within their cell,

The shadow of the poplar fell

Upon her bed, across her brow.

She only said, ‘The night is dreary,

He cometh not,’ she said;

She said, ‘I am aweary, aweary,

I would that I were dead!’

All day within the dreamy house,

The doors upon their hinges creak’d;

The blue fly sung in the pane; the mouse

Behind the mouldering wainscot shriek’d,

Or from the crevice peer’d about.

Old faces glimmer’d thro’ the doors,

Old footsteps trod the upper floors,

Old voices called her from without.

She only said, ‘My life is dreary,

He cometh not,’ she said;

She said, ‘I am aweary, aweary,

I would that I were dead!’

The sparrow’s chirrup on the roof,

The slow clock ticking, and the sound

Which to the wooing wind aloof

The poplar made, did all confound

Her sense; but most she loathed the hour

When the thick-moted sunbeam lay

Athwart the chambers, and the day

Was sloping toward his western bower.

Then, said she, ‘I am very dreary,

He will not come’, she said;

She wept, ‘I am aweary, aweary,

Oh God, that I were dead!’

МАРИАНА

В усадьбе, обнесенной рвом…

Шекспир. Мера за меру

На клумбах мох как черный креп,

Аллеи глухи и мрачны,

И гвозди выпали из скреп,

Державших грушу у стены.

И в запустенье вековом

Строенья ветхие стоят,

Пустых окон тоскливый ряд —

На мызе, окруженной рвом.

«Как жизнь пуста! — она сказала. —

Он не придет и впредь.

А я устала, так устала,

Уж лучше умереть!»

На небе отгорел закат,

Рассыпался горстями рос.

Поднять не в силах скорбный взгляд,

Она лила потоки слез.

Мышей летучих вился рой,

И становилось все темней.

Закрывши окна, в мир теней

Она вошла ночной порой.

«Как ночь темна! — она сказала. —

Он не придет и впредь.

А я устала, так устала,

Уж лучше умереть!»

Она проснулась: на земле

Царила ночь, сойдя с высот.

Бык сонно замычал во мгле,

Выпь закричала средь болот.

Во сне она брела с трудом,

Сама не ведая куда.

Заря зажглась осколком льда

Над мызой, окруженной рвом.

«Как день тосклив! — она сказала. —

Он не придет и впредь.

А я устала, так устала,

Уж лучше умереть!»

Дремал под каменной стеной

Забытый, почерневший шлюз

И мох ползучей пеленой

Воды с землей скреплял союз.

Над шлюзом тополь-исполин

Стряхнул листву, коряв и гол.

На много миль лишь этот ствол

Торчал над пустошью трясин.

«Как жизнь пуста! — она сказала. —

Он не придет и впредь.

А я устала, так устала,

Уж лучше умереть!»

Когда всходила ввысь луна,

И ветер дул, и вечер гас,

На белой завеси окна

Тень тополя пускалась в пляс.

Но если ясной ночь была,

А ветры прекращали дуть,

То спящей на лицо и грудь