Волшебная скрипка - [34]

Венявский запомнил маленькую танцовщицу на всю жизнь, а ведь он умел не обижаться и вычеркнуть из памяти молчание Эдуарда Ганслика в его рецензии на концерт, на котором он играл вариации на тему австрийского гимна, что было лишь актом вежливости по отношению к Габсбургам. Он не обижался и на Юлиана Клачко, автора «Флорентийски вечеров», который в статье, напечатанной в журнале «Вядомости польске», пренебрежительно отозвался о братьях Венявских.

Однажды Генек выступал в Шенбрунне. Сам император Франц Иосиф в присутствии аристократии, дипломатов и генералов соблаговолил выразить ему свое удовольствие. Казалось бы, что люблинскую Веняву встречают величайшие почести, но и этому скрипач не придавал значения.

— Этот император так же хорош, как и всякий другой, — воспоминал он впоследствии.

После концерта его пригласила к себе эрцгерцогиня Рената. От такого приглашения отказаться невозможно. Она ему сказала на изысканном французском языке:

— У меня к вам очень важное дело.

— Я весь к вашим услугам, ваше императорское высочество.

— Я буду вас ожидать в четыре часа дня.

— Я не знаю адреса.

— Любой полицейский в Вене укажет вам мой дворец.

— Я должен взять с собой инструмент?

— Как вам угодно, — засмеялась эрцгерцогиня.

Это была дама тридцати с лишком лет, блондинка с искусно уложенной на голове прической.

— Слишком сильно пахнет, — раздраженно подумал Венявский.

Духи ее действительно не венские. Их приготовляли специально в Париже или в Константинополе.

В то время Вена восхищалась певицей Терезой Миланолло. О ней писали газеты, о ней говорили, ею восхищались. Приглашение в Шенбрунн к эрцгерцогине Ренате могло переключить внимание венской публики на скрипача. Уже на второй день его выпуклые черные глаза, бледное лицо, небольшие усики и стройный стан будут известны всей Вене. Его будут осаждать любопытные журналисты: он станет знаменитым. Импрессарио настаивал. Необходимо пойти к эрцгерцогине.

* * *

На следующий день Венявский с опозданием на 15 минут подъехал на извозчике к замку эрцгерцогини Ренаты, стоявшему в переулке около рынка. Его с почетом встретили слуги в великолепных ливреях. Мраморная лестница, устланная пушистыми голубоватыми коврами, античные скульптуры, вывезенные из Италии, гобелены, развешанные по стенам — вели в апартаменты на втором этаже. Лакей, встретивший Венявского, передал его другому, еще более великолепному и важному. Последний молча и бесшумно подвел его к двери сверкающей белым лаком, и впустил в комнату с большими венецианскими окнами. Комната была украшена французскими картинами, развешанными на стенах, бронзовыми, потемневшими подсвечниками; на полу лежал пушистый светлый ковер, легкая мебель в стиле Людовика XVI, на которой, казалось, никто никогда не сидел, стояла вдоль стен.

Его приняла фрейлина, одетая в придворную форму с орденом на груди и снова молча и бесшумно повела его дальше, в глубину апартаментов, искоса поглядывая на него. Скрипач двигался автоматически, но казалось ему, что он стал как бы вещью, переставляемой прислугой. Он не любил выступать в такой роли.

— Да, но это же императорские апартаменты — припомнил он слова импрессарио, — завтра о твоем визите узнает вся придунайская столица и — ко всем чертям Тереза Миланолло — колоратурное сопрано. Придется венцам подыскать тебе соответствующий зал и заполнить его лучшей публикой.

Генек знает, что ему нельзя допустить промах и нарушить этикет габсбургского двора. Ведь ныне этот двор является законодателем этикета для всех царствующих домов в мире. Еще в Люблине мама говорила об обычаях габсбургского двора…

Обстановка здесь замечательная: ковры, паркет, светильники, мебель, цветы и даже целые деревья. Придворная фрейлина с орденом на груди оставила его одного.

— Ее императорское высочество просит вас, — заявила она, вернувшись через некоторое время, и ввела его в небольшой будуар.

— Очень приятно вас видеть!

Генек отвешивает глубокие придворные реверансы, заученные при помощи импрессарио.

Эрцгерцогиня протягивает ему белую, жирную, надушенную руку. Молодой виртуоз кланяется и прикладывается к ручке по всем правилам этикета.

— Я полагаю, вы себя хорошо чувствуете в Вене?

— Да, благодарю вас, Вена мне очень нравится.

— Вот, пожалуйста, садитесь… сюда.

Генек сел на диван рядом с эрцгерцогиней.

— Почему вы так бледны?

— Это у меня от природы.

— Не опускайте глаза. Ах, какие они у вас черные, блестящие.

У Генека пересохло во рту. Он провел языком по губам.

— У вас розовый язык. Может быть, вы хотите пить?

— Нет, благодарю вас, не беспокойтесь, пожалуйста, ваше высочество.

— А может быть у вас есть какое-нибудь желание?

— Желание? — переспросил молодой человек.

Эрцгерцогиня добродушно с пониманием улыбается и придвигается ближе к черноокому скрипачу.

— Не хотите ли раздеться?

— Раздеться? — в недоумении переспросил Венявский.

— Идите вот туда — за ширму.

Генек удивлен и выведен из равновесия. Эрцгерцогиня громко смеется.

— Смело, смело, ведь я вас не съем. Я думаю, что вы в любви отличаетесь таким же талантом, смелостью и огнем, как и в музыке.

За ширмой стоит белое французское ложе. Одежды герцогини необычайно быстро падают к ее ногам. Она стоит перед Генеком, как грудастая, широкобедрая Венера. Генек не знает и не понимает, что с ним происходит.