Волшебная иголка - [35]

— Я не хочу заставлять тебя верить. Я хочу, чтобы ты прояснила этот вопрос. Человек не может заставить другого поверить во что-либо. Я просто прошу ответить мне.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Джаред, мне нечего сказать.

— Понятно. — Джаред отвернулся от нее и посмотрел перед собой. Кэти проследила за его взглядом. Он глядел через чистое ветровое стекло на витрины «Монфорта». Из темноты хорошо было видно, что происходит внутри. Группа подростков оставила чаевые на столе и собралась уходить. Глория ставила на пластиковый поднос грязные стаканы.

— Но это вовсе не то, что ты думаешь, — ответила Кэти. Она положила руку ему на колено. Ей было психологически трудно сделать это, но желание успокоить Джареда возобладало в ней. Разве он не догадывался? — Слушай, давай поедим. Я просто умираю от голода. Время ужина давно прошло, и там нет никого, кто знал бы нас, если не считать Монфортов. Это на тот случай, если ты беспокоишься, что нас увидят вместе, чего я совершенно не боюсь.

Она слегка погладила его по колену, выпрыгнула из грузовика и захлопнула дверь прежде, чем он успел открыть свою.

— Мне стоило открыть тебе дверь, знаешь ли, — промямлил он.

Кэти улыбнулась про себя, услышав эти слова. Конечно, он должен был выпустить ее из машины.

— Может, я и не слишком образован, но это не значит, что я невежлив.

— Джаред, не думай об этом.

Он остановился около двери ресторанчика.

— Ты опять?

— Я просто так говорю. Да, кое-кто может думать о тебе нелестно, но только не те люди, с которыми общаешься ты. И не я. — Кэти улыбнулась ему, пытаясь успокоить. — Не бери в голову.

Так как он молча смотрел на нее, Кэти указала на дверь:

— Я позволю тебе пропустить меня вперед.

Он отступил немного, взялся за громоздкую перекладину, чтобы открыть дверь, и галантно пригласил ее войти. Глория помахала рукой вошедшим и прокричала из-за прилавка, что они могут сесть за любой столик и она принесет им свое новое меню.

— Люблю вечернее обслуживание. А то утром приходится стоять в длинной очереди, — прокомментировала Кэти.

Несмотря на окружающую обстановку, мысли Джареда крутились совсем не вокруг бутербродов и супов.

— Подожди. Что ты имела в виду?

— Джаред, ты считаешь, я могу отказать тебе из-за твоей биографии. А ты не думал, что мое прошлое тоже не кристально чисто?

Джаред взял меню, но не раскрыл его. Он смотрел на нее, не отрываясь.

— Это из-за того, что я спрашивал тебя об иголке? Слушай, я много о ней думал и решил…

Кэти улыбнулась ему поверх меню и покачала головой. Этот мужчина мог быть потрясающе красив, притягателен и так обычен в одно и то же время? Как получилось, что Джаред стал живым воплощением того, что она сама должна была делать всю свою жизнь — жить правильной жизнью и стараться оправдывать ожидания близких.

— Нет, пожалуйста, не извиняйся. Ты не так уж виноват, что спрашивал меня об иголке. А вот я виновата, что тогда ушла. — Она улыбнулась. — Знаешь, хорошо, что Гарри работает на полицейское управление Хермана, а не Бауэна, я должна быть уверена, что за мной никто не следит. Меня и так могли заметить Эберхардты.

— Так почему ты сделала это? Почему ты ушла?

— Я боялась, что ты не поверишь в меня. Когда ты смеялся над иголкой, я подумала, что тебе может показаться смешным все, что касается меня.

Джаред наклонился вперед.

— Что ты имеешь в виду? Что?

— Например, то, что мне за тридцать и я еще не замужем, а это для жителей нашего городка преступление. А еще то, что я уехала в Бостон, сделала карьеру и вернулась назад…

— Почему ты вернулась назад? Я думаю, не из-за того, что тебе хотелось жить в глуши. В Бостоне жизнь, наверное, бьет ключом. Ты ведь участвовала в постановке мюзиклов, встречалась со знаменитостями.

Ползунок, сидевший со своими родителями у окна, бросил свою бутылочку на пол, и она подкатилась к Кэти. Она передала ее матери ребенка. Ее муж в это время расплачивался с Глорией и укладывал продукты в пакеты.

— Но тем не менее я вернулась, — сказала Кэти после того, как молодые родители вышли. — Мне не хватало Бауэна. Наверное, столичные жители более недружелюбны, чем жители небольших городков Среднего Запада. Здесь все открывают вам свое сердце, а в большом городе люди невнимательны друг к другу. Там совсем другая жизнь. Но мне не хватало здешней жизни. Когда ты растешь в таком городке, как Бауэн, у тебя складывается совсем другое восприятие мира. Вся твоя родня живет в пределах двадцати миль, и так остается из поколения в поколение. Особенно ощущается родство с городом, если твои предки были его основателями. Я любила работать в театре, но понимала, что Бостон не мог мне дать того, к чему я стремилась. Я чувствовала, что запуталась.

— К чему же ты стремилась?

— Во-первых, я не хотела зависеть от кого бы то ни было. Знаешь, как тяжело вырасти в Бауэне и быть единственной внучкой своих дедушки и бабушки? Как тяжело оправдывать чьи-либо надежды? Бабушка и отец без конца твердили мне, что я расту, чтобы выйти замуж за «хорошего мужчину из Небраски и остепениться». Когда такое слышишь в семнадцать лет, создается впечатление, что это — смертный приговор. Я хотела развлекаться, хотела сделать карьеру. Меня просто убивала перспектива выйти замуж за какого-нибудь скучного парня из Бауэна и провести остаток жизни здесь.