Волшебная гора [заметки]
1
«Океанские пароходы» (англ.).
2
Пошли (англ.).
3
«Оба» (фр.).
4
Бесплатно (лат.).
5
Туберкулез легких (лат.).
6
О Боже! (ит.)
7
«Привет тебе, о Сатана, о Мятежник, о мстительная сила Разума» (ит.).
8
Слишком роскошный, обильный (англ.).
9
Отвлеченно (лат.).
10
Лошадки (фр.) – азартная игра.
11
Литературного итальянского языка (ит.).
12
Черт возьми (фр.).
13
Производить опыты приятно (лат.).
14
Глупостью (англ.).
15
Искаженное французское haute volée – высший свет.
16
Здесь – на тот свет (лат.).
17
Оба, сударь, – проговорила она. – Оба, знаете ли… (фр.)
18
Я знаю, сударыня (фр.).
19
И очень сожалею (фр.).
20
Торопитесь, сударь! (фр.)
21
Лекция господина Кроковского только что началась (фр.).
22
И прочим (лат.).
23
Клянусь Вакхом (ит.).
24
Приняты (фр.).
25
По причине смерти (лат.).
26
Поторопитесь немножко, господа! (ит.)
27
Здесь – приблизительно так (лат.).
28
Да почиет в мире… (лат.)
29
В полном составе (лат.).
30
Лекции (фр.).
31
«Помни» – начальное слово изречения «Memento mori» («Помни о смерти» (лат.)).
32
Очень благодарен! (ит.)
33
Яичницу с сюрпризом (фр.).
34
Вакуум, пустота (лат.).
35
Не стоит того, сударыня! (фр.)
36
Здесь – доверительное сообщение (лат.).
37
Гуманитарное (лат.).
38
Десертные сигары (исп.).
39
Я тоже художник (ит.).
40
Исподнего (фр.).
41
Органическое разрушение (фр.).
42
До бесконечности (лат.).
43
Да почиет в мире (лат.).
44
Да будет тебе земля легка. Дай ему, Господи, вечный покой (лат.).
45
Своего единственного и последнего сына, который тоже должен умереть (фр.).
46
Оба, понимаете ли, господá… Сперва один, потом другой (фр.).
47
Как герой, по-испански, подобно брату, подобно его гордому юному брату Фернандо (фр.).
48
В миг сладостного торжества (лат.).
49
Здесь – о смертельном исходе (лат.).
50
Роскошно (фр.).
51
Великолепно (фр.).
52
Сумасшедший дом (фр.).
53
Пляски мертвецов (фр.).
54
Прощай (лат.).
55
Множественного числа (лат.).
56
– Эй! Инженер! Постойте! Что вы делаете? Инженер! Немножко благоразумия! Он одурел, этот мальчуган! (ит.)
57
– На! (фр.)
58
– Осторожно, он легко ломается, – сказала она. – Его, знаешь ли, надо вывинчивать. – Здесь и далее французский текст.
59
– Он очень честный молодой человек, очень узкий, очень немец.
60
– Узкий? Честный?
61
– Нас, немцев?
62
– Мы говорим о вашем двоюродном брате. Но это правда, вы немножко буржуазны. Вы любите порядок больше, чем свободу, вся Европа это знает.
63
– Любить… любить… А что это значит? Это слово слишком неопределенное. Один любит, другой владеет, как у нас говорят.
64
Я скажу тебе по-французски, какие у меня по этому поводу возникли мысли. То, что вся Европа называет свободой, это, может быть, нечто столь же педантичное, столь же буржуазное, если сравнить с нашей потребностью в порядке – вот именно!
65
– Вот как! Занятно! Ты имеешь в виду своего кузена, когда говоришь такие странные вещи?
66
– Нет, он действительно добряк, простая натура, в ней не таится никаких угроз, знаешь ли. Но он не буржуа, он солдат.
67
– Ты хочешь сказать: натура совершенно твердая, уверенная в себе? Но ведь он серьезно болен, твой бедный кузен.
68
– Может быть, когда показывал свои картины.
69
– То есть когда писал твой портрет?
70
– Почему бы и нет. А как, по-твоему, портрет удачен?
71
– Ну да, исключительно. Беренс очень точно воспроизвел твою кожу, в самом деле очень правдиво. Как бы мне хотелось быть портретистом, как он, чтобы тоже иметь основания исследовать твою кожу.
72
– Говорите, пожалуйста, по-немецки!
73
Это своеобразное исследование, одновременно художественное и медицинское, – одним словом, речь идет, понимаешь ли, о гуманитарных науках.
74
Потихоньку от врачей. Как только Беренс вернется, все кинутся на стулья. Очень будет глупо.
75
– Поди ты со своим Беренсом!
76
– Да и на ковре…
77
…как будто я в глубоком сне вижу странные грезы… Ведь надо спать очень глубоко и крепко, чтобы так грезить… Я хочу сказать, мне этот сон хорошо знаком, он снился мне всегда, долгий, вечный… да, сидеть вот так рядом с тобой – это вечность.
78
– Поэт! – сказала она. – Буржуа, гуманист и поэт, вот вам немец, весь как полагается.
79
– Боюсь, что мы совсем и ничуть не такие, как полагается, – ответил он. – Ни в каком смысле. Мы, может быть, просто трудные дети нашей жизни, только и всего.
80
– Красиво сказано… Но, послушай… ведь не так уж трудно было увидеть этот сон и раньше. Вы, сударь, поздновато решились обратиться с милостивыми словами к вашей покорной служанке.
81
– К чему слова? – сказал он. – Зачем говорить? Говорить, рассуждать – это, конечно, по-республикански, допускаю. Но сомневаюсь, чтобы это было в такой же мере поэтично. Один из наших пациентов, с которым я, до известной степени, подружился, господин Сеттембрини…
82
– Он только что бросил тебе несколько слов.
83
– Что ж, он, конечно, великий говорун, и даже очень любит декламировать возвышенные стихи, но разве этот человек – поэт?
84
– Искренне сожалею, что не имела удовольствия познакомиться с этим рыцарем.
85
– Охотно допускаю.
86
– А, ты допускаешь!
87
– Что? Да ведь я это просто так сказал. Я, как ты, вероятно, заметила, почти не говорю по-французски. Но с тобою я все-таки предпочитаю этот язык родному, оттого что для меня говорить по-французски значит в каком-то смысле говорить не говоря, – то есть ни за что не отвечая, как мы говорим во сне. Понимаешь?
88
– Более или менее.
89
– Этого достаточно… Говорить, – продолжал Ганс Касторп, – бесполезное занятие! В вечности не разговаривают. В вечности ведут себя так же, как когда рисуют свинку: откидывают голову и закрывают глаза.
90
– Недурно сказано! Ну, конечно, ты в вечности как дома, ты знаешь ее до дна. А ведь ты довольно занятный молодой мечтатель, надо признать.
91
– И потом, – сказал Ганс Касторп, – заговори я с тобою раньше, мне пришлось бы называть тебя на «вы».
92
– А что же, ты намерен всегда называть меня на «ты»?
93
– Ну да. Я всегда говорил тебе «ты» и буду говорить вечно.
94
– Пожалуй, это уже лишнее. Во всяком случае, тебе недолго придется говорить мне «ты». Я уезжаю.
95
После обеда.
96
– Ты недурно осведомлен. Может быть, и туда – на время.
97
– Ну… это нет.
98
Вот почему я хочу рискнуть и немного пожить в другом климате.
99
Что до меня, то, знаешь ли, я прежде всего люблю свободу и, в частности, свободу выбирать себе место, где жить. Тебе, вероятно, трудно понять, что человек одержим чувством независимости? Может быть, это у меня от моего народа.
100
– А твой муж в Дагестане, он тебе разрешает ее, эту свободу?
101
– Мне вернула свободу моя болезнь. Я в «Берггофе» уже в третий раз. На этот раз я провела здесь целый год. Может быть, и вернусь. Но ты тогда уже давно будешь далеко отсюда.
102
– Даже имя! Нет, ты действительно уж слишком серьезно относишься к карнавальным обычаям!
103
– И да и нет… Ну, как тут знают эти вещи. У тебя там внутри есть влажный очажок, и ты слегка температуришь.
104
– Под вечер тридцать семь и восемь или девять…
105
– О, у меня, знаешь ли, дело посложней… Не совсем обычный случай.
106
– В той отрасли гуманитарных наук, которая именуется медициной, – сказал Ганс Касторп, – есть заболевание – так называемая туберкулезная закупорка лимфатических сосудов.
107
– А ты, мой милый, видимо, шпионил.
108
– А ты…
109
– Странный вопрос! Ведь прошло полгода!
110
– Ну конечно, но я узнала совершенно случайно…
111
– Опять Беренс!
112
– О, он так точно изобразил твою кожу. Впрочем, у этого вдовца горят щеки и есть презабавный кофейный сервиз… Думаю, что он знает твое тело не только как врач, но и как адепт другой отрасли гуманитарных наук…
113
– Ты прав, мой друг, ты действительно грезишь…
114
– Допустим… Но не мешай мне грезить опять, ведь ты с такой жестокостью разбудила меня вестью о твоем отъезде, точно зазвонили в набат! Семь месяцев я прожил у тебя на глазах… А теперь, когда мы познакомились в действительности, ты говоришь об отъезде!
115
– Повторяю, мы могли бы беседовать с тобой и раньше.
116
– Я? Не увиливай, мой мальчик. Речь идет о твоих интересах. Ты что, слишком робел, чтобы приблизиться к женщине, с которой теперь разговариваешь как во сне, или тебе кто-нибудь мешал?
117
– Я же объяснил тебе! Я не хотел говорить тебе «вы».
118
– Хитрец! Отвечай мне, этот говорун, этот итальянец, который не пожелал остаться, что он тебе бросил на ходу?
119
– Я не расслышал ни одного слова. Какое мне дело до этого господина, когда мои глаза видят тебя? Но ты забываешь… Познакомиться с тобой, как знакомятся обычно, было бы вовсе не так легко. И потом ведь со мной двоюродный брат, а он не склонен развлекаться: он только и мечтает о возврате на равнину, чтобы стать солдатом.
120
– Бедняга. Он на самом деле болен гораздо серьезнее, чем думает. Состояние твоего итальянского друга тоже неважное.
121
– Он и сам это говорит. Но мой двоюродный брат… Неужели правда? Ты меня пугаешь.
122
– Очень может быть, что он умрет, если попытается стать солдатом на равнине.
123
– Умрет? Смерть – грозное слово, правда? Но странно, теперь оно уже не производит на меня такого впечатления, это слово. Когда я ответил – «ты пугаешь меня», я просто сказал то, что принято говорить в таких случаях. Мысль о смерти не пугает меня. Я отношусь к ней спокойно. И мне не жалко ни моего добряка Иоахима, ни самого себя, когда мне говорят, что он может умереть. Если это так, то его состояние очень похоже на мое, и оно не кажется мне таким ужасным. Он – «морибундус», а я – влюбленный, что ж! Ты ведь говорила с моим кузеном в приемной, перед рентгеновским кабинетом, помнишь?
124
– Что-то вспоминаю.
125
– Значит, Беренс в этот день тоже сделал твой снимок?
126
– Ну разумеется.
127
– Боже мой! Он при тебе?
128
– Нет, он у меня в комнате.
129
– А, у тебя в комнате. Что касается моего, то я всегда ношу его в бумажнике – хочешь покажу?
130
– Огромное спасибо. Я не сгораю от любопытства. Вероятно, что-нибудь очень невинное.
131
– Я видел твой внешний портрет. Но я бы предпочел увидеть внутренний, который заперт у тебя в комнате… Разреши мне задать тебе другой вопрос! Иногда у тебя бывает один русский господин, он живет в местечке. Кто это? С какой целью он ходит к тебе, этот человек?
132
– Оказывается – ты мастер по части шпионажа. Ну что ж, я тебе отвечу. Да, это больной соотечественник, мой друг. Я познакомилась с ним на другой климатической станции, уже несколько лет назад. Наши отношения? Вот они: мы пьем вместе чай, выкуриваем две-три папиросы, болтаем, философствуем, говорим о человеке, о Боге, о жизни, о морали, да о тысяче вещей. Вот тебе полный отчет. Ты удовлетворен?
133
– И о морали? И что же, например, вы открыли в области морали?
134
– Морали? Тебе интересно? Ну вот, мы считаем, что нравственность не в добродетели, то есть не в благоразумии, дисциплинированности, добрых нравах, честности, но скорее в обратном, я хочу сказать – когда мы грешим, когда отдаемся опасности, тому, что нам вредно, что пожирает нас. Нам кажется, что нравственнее потерять себя и даже погибнуть, чем себя сберечь. Великие моралисты вовсе не были добродетельными, они были порочными, искушенными в зле, великими грешниками, и они учат нас по-христиански склоняться перед несчастьем. Все это тебе, наверно, очень не нравится, правда?
135
– Все разошлись, – сказала мадам Шоша. – Это последние; уже поздно. Что ж, карнавал кончен…
136
– Выводы вам понятны, сударь.
137
– Никогда, Клавдия, никогда я не скажу тебе «вы», ни в жизни, ни в смерти, если можно так выразиться, а следовало бы. Эта форма обращения к человеку, установленная культурным Западом и гуманистической цивилизацией, кажется мне чрезвычайно буржуазной и педантичной. И зачем, в сущности, нужна форма? Ведь форма – это воплощение педантизма! И все, что вы решили относительно нравственности, ты и твой больной соотечественник, – ты серьезно думаешь, что это меня поразило? За какого же дурака ты меня считаешь? А скажи все-таки, какого мнения ты обо мне?
138
– Что ж, ответить нетрудно. Ты приличный мальчик из хорошей семьи, с приятными манерами, послушный ученик своих наставников, ты скоро вернешься на равнину и навсегда забудешь о том, что когда-то здесь говорил во сне, начнешь честно трудиться на верфях ради величия и славы своей страны. Вот твой внутренний снимок, сделанный без рентгена. Надеюсь, ты считаешь его верным?
139
– В нем не хватает некоторых деталей, обнаруженных Беренсом.
140
– Ах, врачи всегда их находят, это они умеют…
141
– Ты рассуждаешь прямо как Сеттембрини. А моя температура? Откуда она?
142
– Брось, пожалуйста, это случайность, все скоро пройдет без последствий.
143
– Нет, Клавдия, ты отлично знаешь, что это неправда, и говоришь ты без всякой убежденности, я уверен. И лихорадка, и мучительное сердцебиение, и озноб во всем теле – это вовсе не случайные явления, а, напротив, не что иное, как… – и его бледное лицо с вздрагивающими губами ниже склонилось к ней, – не что иное, как моя любовь к тебе, да, любовь, овладевшая мной в тот же миг, когда мои глаза тебя увидели, или, вернее, которую я узнал, едва только узнал тебя, и, видно, любовь привела меня сюда.
144
– Какое безумие!
145
– О, любовь – ничто, если в ней нет безумия, безрассудства, если она не запретна, если боится дурного. А иначе – она только сладенькая пошлость, годная служить темой для невинных песенок на равнине. Относительно же того, что я узнал тебя и узнал мою любовь к тебе – да, это правда, я уже знал тебя в былом, тебя и твои удивительные глаза с косым разрезом, и твой рот, и твой голос, – и однажды, когда я еще был школьником, я уже попросил у тебя твой карандаш, чтобы наконец познакомиться с тобой как полагается, оттого что любил тебя безрассудно, и вот с того времени, от той давней любви моей к тебе, видно, и остались у меня те следы, которые обнаружил Беренс и которые показывают, что я и раньше был болен…
146
– Я люблю тебя, – лепетал он, – я всегда любил тебя, ведь ты – это «Ты», которого ищешь всю жизнь, моя мечта, моя судьба, моя смерть, мое вечное желание…
147
– Брось, брось! – сказала она. – Что, если бы тебя видели твои наставники…
148
– Наплевать, наплевать мне на всех этих Кардуччи, и на республику с ее красноречием, и на прогресс с его развитием во времени, оттого что я тебя люблю!
149
– Маленький буржуа! – сказала она. – Хорошенький буржуа с влажным очажком. Это правда, что ты меня так сильно любишь?
150
– О, любовь, ты знаешь… тело, любовь, смерть – они одно. Ибо тело – это болезнь и сладострастие, и оно приводит к смерти, оба они – чувственны, смерть и любовь, вот в чем их ужас и их великое волшебство! Но смерть, понимаешь ли, это, с одной стороны, что-то позорное, наглое, заставляющее нас краснеть от стыда, а с другой – это сила, очень торжественная и величественная, – гораздо более высокая, чем жизнь, которая хохочет, наживает деньги и набивает брюхо, – гораздо более почтенная, чем прогресс, который болтает о себе во все времена; а смерть – это история, и благородство, и благочестие, и вечность, и то, что для нас священно, в присутствии чего мы снимаем шляпу и ступаем на цыпочках… То же самое относится и к телу: телесная любовь – это что-то неприличное, дурное, и тело своими покровами краснеет и бледнеет от страха и стыда перед самим собой. Но тело излучает также великое и божественное сияние, это чудотворный образ органической жизни, святое и дивное явление формы и красоты, в любви к нему, к человеческому телу, тоже выражается в высшей степени гуманитарный интерес к человечеству, и это – более мощное воспитательное начало, чем вся педагогика мира, вместе взятая!.. О, завораживающая красота органической плоти, созданная не с помощью масляной краски и камня, а из живой и тленной материи, насыщенная тайной жизни и распада! Посмотри на восхитительную симметрию, с какой построено здание человеческого тела, на эти плечи, ноги и цветущие соски по обе стороны груди, на ребра, идущие попарно, на пупок посреди мягкой округлости живота и на тайну пола между бедер! Посмотри, как движутся лопатки на спине под шелковистой кожей, как опускается позвоночник к двойным, пышным и свежим ягодицам, на главные пучки сосудов и нервов, которые, идя от торса, разветвляются под мышками, и на то, как строение рук соответствует строению ног. О, нежные области внутренних сочленений локтей и коленей, с изяществом их органических форм, скрытых под мягкими подушками плоти! Какое безмерное блаженство ласкать эти пленительные участки человеческого тела! Блаженство, от которого можно умереть без сожалений! Да, молю тебя, дай мне вдохнуть в себя аромат твоей подколенной чашки, под которой удивительная суставная сумка выделяет скользкую смазку! Дай мне благоговейно коснуться устами твоей Arteria femoralis, которая пульсирует в верхней части бедра и, пониже, разделяется на две артерии tibia! Дай мне вдохнуть испарения твоих пор и коснуться пушка на твоем теле, о человеческий образ, составленный из воды и альбумина и обреченный могильной анатомии, дай мне погибнуть, прижавшись губами к твоим губам!
151
– Ты действительно поклонник, который умеет домогаться с какой-то особенной глубиной, как настоящий немец.
152
– Прощайте, принц Карнавал! Сегодня у вас резко поднимется температурная кривая, предсказываю вам!
153
– Не забудьте вернуть мне карандаш!
154
«Хорошенький буржуа с влажным очажком» (фр.).
155
Лейтенант (ит.).
156
Суше (ит.).
157
Надменность, высокомерие (греч.).
158
Конечно (ит.).
159
Например (ит.).
160
Да или нет? (ит.)
161
Великий Боже (ит.).
162
Бесстыдный (лат.).
163
Водолей (лат.).
164
Аристотелю свойственно искать боя (лат.).
165
Полно, полно! (ит.)
166
Ну (ит.).
167
Человека Божьего (лат.).
168
Оперятся, как орлы… (лат.)
169
Божественного права (лат.).
170
Потерять себя и даже погибнуть? (фр.)
171
Здесь – всюду и везде (фр.).
172
Господин (фр.).
173
Симптом омертвения (лат.).
174
«О жалком человеческом уделе» (лат.).
175
Черт возьми! (ит.)
176
Вот так случай! (ит.)
177
Что и требовалось доказать (ит.).
178
Профессор (ит.).
179
Превосходно! (ит.)
180
Прощайте, падре! (ит.)
181
Хорошенький иезуит с влажным очажком (фр.).
182
Очень может быть, что он умрет (фр.).
183
Джентльмены (англ.).
184
Похоть, сладострастие (лат.).
185
Хорошо (фр.).
186
Племянника (фр.).
187
Духовные упражнения (лат.).
188
«Утренней звезды» (лат.).
189
Что ты на это скажешь? (лат.)
190
Главнокомандующий (исп.).
191
«Всегда нападайте!» (фр.)
192
«Вечный покой (даруй ей, Господи)» (лат.) – начальные слова католической заупокойной мессы.
193
Одержимых (ит.).
194
Свинство (ит.).
195
Еще чего! (ит.)
196
Хорошенький иезуит с влажным очажком! (фр.)
197
Поистине он преступен! (ит.)
198
Дипломированный авиатор и лейтенант германского флота (фр.).
199
Лейтенанта (фр.).
200
Эй, инженер, немножко благоразумия, знаете ли! (ит.)
201
Проходит образ мира сего (лат.).
202
Его, знаешь ли, надо вывинчивать (фр.).
203
Разумом (ит.).
204
Мешаниной, путаницей (ит.).
205
Человеку понимающему – достаточно (лат.).
206
Знамя (исп.).
207
Бунт плоти (лат.).
208
Доктор ангелический (лат.).
209
Мистическая физика (греч.) – одно из названий алхимии.
210
Золотой напиток, жизненный эликсир (лат.).
211
Философский камень (лат.).
212
Двойственная вещь (лат.).
213
Первичная материя (лат.).
214
«Журнал итальянских масонов» (ит.).
215
Что за вопрос! (ит.)
216
Раздавите гадину (фр.).
217
Дорогой друг! (ит.)
218
Средневековья (ит.).
219
Мысленными оговорками (лат.).
220
Культивированного стиля (ит.).
221
И так далее (лат.).
222
Гортань (греч.).
223
Туберкулез гортани (греч.).
224
Место наименьшего сопротивления (лат.).
225
Такой симпатичный, такой достойный юноша! (ит.)
226
Очень хорошо! (англ.)
227
Двадцать одно (фр.).
228
Какой вздор! (фр.)
229
Это намек? (фр.)
230
Прямо дикарь какой-то! (фр.)
231
Это прелестно (фр.).
232
С нашим болтливым другом с берегов Средиземного моря, с нашим великим краснобаем (фр.).
233
Красная ленточка, очень сухое (фр.).
234
Мокко двойной крепости (фр.).
235
Мозг (лат.).
236
Мир хочет быть обманутым (лат.).
237
Почтовую марку (фр.).
238
Тем хуже для вас (фр.).
239
Вот именно (фр.).
240
Здесь – послушайте (фр.).
241
Верфь (фр.).
242
Какое великодушие! Ну и ну, в самом деле (фр.).
243
Гений (фр.).
244
Как философ (фр.).
245
Вот именно (фр.).
246
Понимаешь ли (фр.).
247
Словом (фр.).
248
Делать покупки (англ.).
249
Закуска (фр.).
250
Самоубийство? (лат.).
251
Это отречение (фр.).
252
Названия различных сортов шоколада.
253
Вы когда-нибудь видели черта в ночном колпаке? (англ.)
254
Нет, я никогда не видел черта в ночном колпаке (англ.).
255
Тьфу! (ит.)
256
На сегодняшний день (англ.).
257
Вот он цирюльник. Дела знаток. Фигаро здесь, Фигаро там, Фигаро, Фигаро, Фигаро! (ит.)
258
Речитатив (ит.).
259
Дай руку мне, моя малютка (ит.).
260
Ты – в этой могиле?! (ит.)
261
Нет, нет, ты слишком прекрасна! (ит.)
262
Горнов (фр.).
263
Дух (англ.).
264
Дорогой мой! (ит.)
265
Докука (фр.).
266
Разрушитель! Бешеная собака! Смерть ему! (ит.)
267
Совсем наоборот! (ит.)
268
Несчастный! – воскликнул он. – Что ты делаешь, Господи Боже мой! (ит.)
269
– Итак, на равнину, – сказал он, – наконец-то на равнину! Прощай, мой Джованни! (ит.)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Доктор Фаустус» (1943 г.) — ключевое произведение Томаса Манна и одна из самых значительных книг ХХ века. Старая немецкая легенда о докторе Иоганне Фаустусе, продавшем душу дьяволу не за деньги или славу, а за абсолютное знание, под пером Томаса Манна обретает черты таинственного романа-притчи о молодом талантливом композиторе Леверкюне, который то ли наяву, то ли в воображении заключил сходную сделку с Тьмой: каждый, кого полюбит Леверкюн, погибнет, а гениальность его не принесет людям ничего, кроме несчастий.Новая, отредактированная версия классического перевода с немецкого Соломона Апта и Наталии Ман.
«Иосиф и его братья» – масштабная тетралогия, над которой Томас Манн трудился с 1926 по 1942 год и которую сам считал наиболее значимым своим произведением.Сюжет библейского сказания об Иосифе Прекрасном автор поместил в исторический контекст периода правления Аменхотепа III и его сына, «фараона-еретика» Эхнатона, с тем чтобы рассказать легенду более подробно и ярко, создав на ее основе увлекательную историческую сагу.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Великий немецкий писатель Томас Манн (1875—1955) задумал роман «Признания авантюриста Феликса Круля» еще до Первой мировой войны, а завершил в 1954 году. Рассказ о приключениях обаятельного, одаренного богатым воображением мошенника Круля неизменно пользуется успехом у читателей во всем мире.
Нет повести печальнее на свете, чем повесть человека, которого в расцвете лет кусает энцефалитный клещ. Автобиографическая повесть.
Писатель с именем Умберто Лопес – хороший пример того, что Интернет дарит нам не только котиков, мемы и тонны бесполезных, хотя таких желанных лайков, но и самобытные, смешные и актуальные тексты.В коротких рассказах, зарисовках и анекдотах Лопеса проскальзывают то Чехов, то Довлатов, то шуточки с сайта bash org. Он вдохновляется насущным – офисной жизнью, повседневностью, отношениями. От этого текст не читаешь, а узнаёшь: это же я! А это мой коллега! А это снова я…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Быль это или не быль – кто знает? Может быть, мы все являемся свидетелями великих битв и сражений, но этого не помним или не хотим помнить. Кто знает?
Они познакомились случайно. После этой встречи у него осталась только визитка с ее электронным адресом. И они любили друг друга по переписке.
В книгу включены не только легендарная повесть-притча Оруэлла «Скотный Двор», но и эссе разных лет – «Литература и тоталитаризм», «Писатели и Левиафан», «Заметки о национализме» и другие.Что привлекает читателя в художественной и публицистической прозе этого запретного в тоталитарных странах автора?В первую очередь – острейшие проблемы политической и культурной жизни 40-х годов XX века, которые и сегодня продолжают оставаться актуальными. А также объективность в оценке событий и яркая авторская индивидуальность, помноженные на истинное литературное мастерство.
«Миф о Сизифе» — философское эссе, в котором автор представляет бессмысленный и бесконечный труд Сизифа как метафору современного общества. Зачем мы работаем каждый день? Кому это нужно? Ежедневный поход на службу — такая же по существу абсурдная работа, как и постоянная попытка поднять камень на гору, с которой он все равно скатится вниз.
Книга-явление. Книга-головоломка. Книга-лабиринт. Роман, который заставляет читателя погрузиться в почти мистический мир Барселоны и перемещает его в совершенно иную систему координат. Читателю предстоит вместе с главным героем встретить зловещих незнакомцев, понять и полюбить прекрасных и загадочных женщин, бродить по мрачным лабиринтам прошлого, и главное – раскрыть тайну книги, которая непостижимым образом изменяет жизнь тех, кто к ней прикасается.
Два полных авторских сборника – «Приключения Шерлока Холмса» и «Возвращение Шерлока Холмса». Здесь будут жених, опасающийся мести бывшей возлюбленной, и невеста, брошенная в день венчания; загадочные апельсиновые зернышки и тайный код пляшущих человечков, смертоносный китобойный гарпун и рождественский гусь с сюрпризом… Но главное – главное, что здесь будет, – это удивительная атмосфера старой доброй Англии со всеми ее красками, запахами и звуками. И даже если вы знаете наизусть все истории о знаменитом дуэте, вы все равно не сможете отказать себе в удовольствии в который раз открыть книгу, а вместе с ней – и знакомую дверь на Бейкер-стрит, 221-b.