Волшебная гайка - [21]

— Но… — совсем растерялись на том конце провода. — Прямо, честное слово, не верится. Какая-то дикость. Неужели это правда?

— Правда, — сказала я. — Правда. Нету. Такова жизнь. С каждым может случиться.

Вечером я говорю брату:

— Тебе из спортклуба звонили.

— И что сказали? — спрашивает он.

— Чтобы ты зашел. Тебе там какой-то разряд присвоили.

— А ты?

— А что я? Говорю: его нету.

Петя отправился в клуб. Но довольно быстро вернулся.

— Ну, родители, — говорит, — чаша моего терпения переполнилась. Больше не могу. Я вас предупреждал. Я с этой паршивкой и по-хорошему, и по-всякому. Теперь все. Была у вас дочка, теперь будет черепаха. Тортила. Хватит.

И уже пиджак снимает. Мама говорит:

— Петя, прекрати. Не забывай, что ты старше Люды на целых шесть лет.

— Ага, — говорит Петя, — раз я старше ее на целых шесть лет, значит, она может меня уже заживо хоронить? Мне осточертели ее идиотские шуточки.

— Не придумывай глупости, — говорит мама. — А по части шуток вы все хороши.

— Глупости? — говорит Петя и рассказывает, как его встретили в спортклубе. Будто он с того света вернулся.

— Люда! — ужаснулась мама. — Неужели это правда? И у тебя повернулся язык сказать по телефону, что Петя умер?

— Нет, — говорю я, — это неправда. Я ничего такого не говорила по телефону. Они там сами почему-то решили, что Петя умер.

— Сами? — оторвался от газеты папа. — А ты, конечно, не могла их поправить, сказать, что твой брат еще жив?

— Нет, такого я не могла им сказать, — говорю я. — Петя меня просил, чтобы я ничего такого не говорила по телефону, чтобы я вообще молчала. Я ему даже клятву дала.

— Клятву? — прошипел Петя.

— О клятвы, клятвы! — воскликнула бабушка. — Удивительно, почему клятвы дают только в молодости!

И снова на полную катушку завертелась у нас та самая опера, где каждый ведет свою арию. Брат — свою, мама — свою, я — свою…

А с братом у нас снова возобновились отношения, как у бога с черепахой. Петя витал где-то в своих сферах и на землю почти не спускался. Я же ползала по земле и к телефону старалась больше не подходить. Ну его, этот телефон. Посылала на звонки бабушку.

А потом наступил Новый год. Петя, разумеется, из своих высоких сфер к нам за стол не спустился. И с кем он встречал Новый год, нам он тоже не докладывал. Под звон Кремлевских курантов мы чокнулись бокалами с шампанским. И потом смотрели по телику «Голубой огонек».

После разных тостов за здоровье и за успехи бабушка подняла рюмку, хитро посмотрела на меня и предложила выпить за тех, кто встречает Новый год не с нами. Мама с папой, разумеется, решили, что она — про Петю. Но я-то отлично поняла, про кого она. Наша романтическая бабушка, которая наверняка в молодости надавала миллионы клятв, никак не могла успокоиться из-за той открытки.

Но мне подумалось о другом: как там у него, звонят ему или не звонят? Мы тут сидим за столом, а он, наверное, от телефона отбивается. И даже не догадывается, кто ему так великолепно подстроил с мотоциклом.

Утром 1 января, как и положено в такой день, у нас в квартире долго стояло мертвое царство. Поднялись — не то уже обедать нужно, не то еще завтракать. Бабушка принялась выставлять на стол из холодильника вчерашние салаты и студни. И мне тоже с ходу работенку подкинула: вынести мусорное ведро.

Я, как положено, немного поворчала, накинула пальто и вышла во двор. И первым, кого встретила, оказался Вова Крючков. Тут мне здорово повезло. Вернее, нет, это ему здорово повезло. Потому что есть такая примета. Сейчас, правда, точно не помню какая. Про того, кого первым встретишь в Новый год. Так вот, Вове Крючкову шикарно повезло: он не кого-нибудь встретил, а меня. Наверное, для того специально и во двор вышел. А сам сонный и помятый. Но это я сразу тоже поняла, почему он такой. До самой ночи побегаешь к телефону — и не таким станешь. Да еще если тут родители…

— Здравствуй, Вова Крючков! — обрадовалась я. — С Новым годом тебя! Желаю тебе здоровья, успехов и большого личного счастья. И чтобы у тебя появилось то, чего у тебя нет, но про что у тебя все время спрашивают.

— А? — прикинулся Вова непонимающим. — Про что у меня все время спрашивают?

— Про то самое, — говорю я.

— Про какое? — говорит он.

— Которое тыр-тыр-тыр.

— Тыр-тыр-тыр? — делает он еще более удивленный вид.

— Ага, — говорю я с нежной улыбкой, — тыр-тыр-тыр. Мягкий снежок падает. Малышня с горки катается.

В окнах огоньки на елках горят. А я стою, качаю перед собой ведро и смотрю в Вовины глаза. В ведре с прошлогодним мусором пустые консервные банки постукивают.

Вот ведь Вова! Никак не желает сдаваться. Я прямо так себе все отчетливо и представила. Только он трубку положит, снова звонок. «Какой еще такой гоночный мотоцикл? Нету и никогда у меня не было никакого американского гоночного мотоцикла». Вовин папа, наверное, плюнул, поругался с мамой, отвесил сыну затрещину и ушел встречать Новый год к друзьям. У Вовиной мамы подпрыгнуло, наверное, давление, и она даже не смогла подняться к столу. Вовины дедушка с бабушкой заперлись в свою комнату, заложили дверь подушками и включили на полную громкость телевизор. А Вова во двор удрал. И от звонков, и меня встречать.