Волок - [36]

Раздавишь — между пальцами липкая жидкость… Гадость! Смотрю в зеркало — не человек, а монстр. Лицо расползлось в разные стороны и распухло, глаз затек. У Васи с Ваней вид не лучше. О том, чтобы сойти на берег, и речи нет. Выбраться бы отсюда! Заматываем головы полотенцами (словно в куколь), выскакиваем на палубу, срываем якорь и трогаемся с места в карьер, насколько хватает силенок у «джина».

Осины на Оленьем острове мерцают серебряными стволами, словно придорожные барышни полуголыми бедрами.

И тут же приходится умерить прыть. Делается мелко. Северная оконечность Большого Клименецкого острова, который мы огибаем, чтобы выйти на кижский фарватер, разменивается на мелкие островки и луды, между ними — мели (видно дно), прибрежные заросли.

— Колы в зубы, — командует Василий, — пойдем на шестах.

Солнце трепещет, насекомые осатанело жрут. Топчемся на колах, потихоньку — шаг за шагом… Под полотенцем течет пот, ладони, отданные на откуп мошкаре, напоминают бифштексы с кровью. Василий рассказывает, как в детстве ездил с отцом на берег Ладоги косить, в лодку сено таскали на носилках, обе руки заняты, и пока до воды добежишь, кровью изойдешь.

Да-да — летом на Севере насекомые ни на минуту не позволят забыть о теле. Смотришь на чудеса природы вокруг — на белокрыльник на мочаге или на месяц в ряби — а тело зудит, болит и гноится. Не посозерцаешь, не уйдешь во взгляд на границе «я» и «не-я». Здесь тело напомнит о себе, даже если ты на мгновение воспаришь.

А воспарить есть от чего! Красота окрест. Ведь мы находимся в центре Кижского ожерелья, архипелага, состоящего из десятков островков — поменьше и покрупнее — жемчужины Заонежья.

Справа длинный остров — мой тезка — Волкостров, славящийся драгоценными камнями: агатом, серым топазом и халцедоном, гиацинтом, друзами горного хрусталя и аметистом. Последний был в цене (в частности, жаловала его Екатерина Великая) и множество изделий из него можно увидеть сегодня в Эрмитаже. Особенной популярностью пользовался лилово-розовый аметист с иголками гётита — минерал, открытый на Волкострове и названный сперва онегитом — от Онего, потом фуллонитом — по фамилии одного из олонецких начальников и, наконец, гётитом — в честь немецкого поэта. Жаль начальника, не довелось ему остаться в истории — Гёте бы и без того вспомнили.

Слева от Волкострова цепь островков, из-за которых выглядывает главная жемчужина Кижского ожерелья — остров Кижи — огромный музей-заповедник деревянной архитектуры Заонежья, ежегодно посещаемый толпами туристов со всего мира (однажды я повстречал там пару боливийцев!), не говоря уже о русских: для них визит на Кижи — встреча с собственным прошлым, далеким, запечатленным в «сказке куполов» Преображенской церкви и в «букете луковиц» Покровского храма, в срубах старых домов (кто из россиян знает сегодня, чем отличается сруб «в чашу» от сруба «в лапу»?), и в узорах чудеснейших причелин, в форме утвари, в формах лодок… На фоне лучезарной голубизны показывается волшебный профиль кижского ансамбля — словно игрушечный. До пристани минута ходу, надо сказать несколько слов об истории острова Кижи.

40. Кижи

В названии острова слышатся отзвуки карельского «кизат» — то есть игрища, языческой забавы. Первые упоминания о Кижах можно встретить в новгородских книгах податей — «погост Спасский в Кижах», то есть они сразу выступают в роли одного из главных центров религиозной и административной жизни Заонежья.

В XVI веке кижский погост охватывал уже сто тридцать деревень, разбросанных по соседним островам и побережью. На острове находились представители власти и Церкви, стояли гарнизоном стрельцы, а также проходили различные сходы, ярмарки, праздники и гулянки… С утра до вечера жизнь на Кижах кипела ключом, окрестные мужики съезжались на лодках, народу повсюду тьма — в лавках и на складах, в корчме, в зале суда и в церкви.

Потом посыпались несчастья. Сперва, в конце XVI века, наехали шведы и спалили половину дворов. Потом, во время смуты, грабили все кому не лень (не обошлось без участия поляков Самозванца). Но наибольший ущерб нанесли кижанам указы Петра I, которыми царь приписал их к олонецким горным заводам, практически отдав в рабство иностранным управляющим. Жителей кижского погоста не только обязали рубить и выжигать лес, подвозить древесный уголь, доставлять руду, забывая в период посева, сенокоса и жатвы собственные поля и луга, но еще и платить подати на покрытие убытков нерентабельных хозяйств и штрафы за соседей, сбежавших с работ.

«Понеже их кнутом удержать было невозможно; а вешать грех», — обосновывал штрафы инженер Виллим Генин (один из создателей металлургии в России, вывезенный Петром Великим из Голландии), грехом считая не убийство человека, а утрату рабочей силы…

Стоит ли удивляться, что в Заонежье часто вспыхивали мужицкие бунты, зачинщиками которых обычно выступали кижане. Отчаявшиеся и голодные (в неурожайные годы приходилось питаться сосновой корой), они не выходили на работу, бежали целыми деревнями (опустевшие хозяйства, запущенные поля, словно после наезда татар) к раскольникам, а порой хватались и за оружие. Как во время волнений 1769-го – 1771-го, вошедших в историю Заонежья под именем Кижского восстания — самого крупного мужицкого мятежа на Севере.