Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону - [3]

Знает ли российская история аналогичные эпизоды и события? Существует ли российская история свободы? Историк и философ Георгий Федотов (1886–1951) писал, что ответить на такие вопросы — значит решить, является ли Россия частью европейской культуры и истории. Если говорить о свободе как об ограничении произвола, и в первую очередь произвола политического, то русская история X–XII веков знает примеры разнообразных механизмов «сдержек и противовесов». Княжеская власть контролировалась катехоном (от греческого «удерживающий») служителей Церкви, независимым боярством, сильной вечевой традицией в больших городах. Русь и в политическом, и в культурном отношении была частью Европы. Об этом свидетельствуют и разветвленные матримониальные отношения. Великий князь киевский Владимир Мономах был женат на английской принцессе Гите Уэссекской — дочери последнего англосаксонского короля Гарольда II Годвинсона, погибшего в битве при Гастингсе 14 октября 1066 года. Монгольское нашествие XIII века словно форматирует диск с политическим и культурным наследием Древней Руси. Погибло две трети городов, большинство из них впоследствии не возродились или выжили, но уже в виде мелких поселений.

Центр военно-политической силы постепенно переместился в Москву, где, в силу ордынского влияния и сложных природно-климатических условий, формируется новая модель государства и общества. О тяжелых переменах в организации русской повседневной жизни и даже в самом характере народа писали Николай Карамзин и Александр Герцен. Последний с горечью отмечал: «У преследуемого, разоренного, всегда запуганного народа появились черты хитрости и угодливости, присущие всем угнетенным: общество пало духом». Историк Николай Костомаров (1817–1885) писал, что монгольское нашествие не оставило русским князьям и простому народу выбора, «оставалось отдаться на великодушие победителей, кланяться им, признать себя их рабами и тем самым, как для себя, так и для своих потомков, усвоить рабские свойства». Сбросить владычество Орды удалось только к концу XV столетия. Но, освободившись от внешней несвободы, московские правители не собирались возвращаться к вечевым идеалам старины. По словам того же Александра Герцена, «Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни». Мечтой московских государей стала неограниченная самодержавная власть. Иван III (1440–1505; правил 1462–1505) — «отец русского самодержавия» — собрал под свою руку русские княжества, вывез из Новгорода вечевой колокол (1478), предательски заморил в темнице своего брата Андрея Большого (1446–1493), которого за благородство и гуманизм историки называют «последним рыцарем Средневековья». Василий III (1479–1533; правил 1505–1533) продолжил укреплять единодержавную власть: боярство потеряло политическое значение, все важные решения московский государь принимал в личных покоях при участии немногих ближайших советников. Завершил самодержавную революцию первый русский царь Иван IV Грозный (1530–1584; правил 1533–1584), который кровавыми репрессиями окончательно подавил боярскую оппозицию. Один из ближайших сподвижников царя воевода Андрей Курбский (1528–1583), опасаясь царской расправы, бежал в Польшу. В эмиграции Курбский написал «Историю о делах великого князя московского», в котором подробно отобразил многочисленные бессудные казни Ивана Грозного. Массового и организованного протеста государственному террору не было. Причин народной покорности множество (бесконечные войны, эсхатологические ожидания), но основные — социальная ненависть и державная гордость. Народ безучастно наблюдал за истреблением богатых боярских и княжеских родов, царь был окружен ореолом победителя Казанского (1552) и Астраханского (1556) ханств. Ужасы опричнины (1565–1572) и военные неудачи опустошили страну и разорили разделенное социальными противоречиями общество. О политической свободе и механизмах сдерживания власти уже никто не помышлял.

Но в истории России был Дон — не просто река, а река-республика. История донской свободы разворачивалась параллельно истории европейской борьбы за политические вольности. Казачья колонизация Дона развивается во второй половине XVI века, а к началу следующего столетия донское казачество превращается в мощную военно-политическую силу, которая приняла активное участие в событиях Смутного времени (1598–1613). На Дон уходили не только бесправные крестьяне Московского государства, но и разоренные беспрестанными войнами «оскудевшие» дворяне, которые оставляли царскую службу. Отметим, что на вольной реке дворяне-беглецы часто становились военными предводителями казаков и, как отметил историк Руслан Скрынников, «при благоприятных условиях беглый дворянин, послужив вольным атаманом на Дону, мог вернуться на государеву службу в прежний чин». Вольные донские казаки подчинялись только своим выборным атаманам. Выборная администрация Дона как реки-республики схожа с принципами политического устройства итальянских городов-республик Венеции, Генуи, Лукки.

Дон привлекал переселенцев и из отдаленных стран и регионов, сюда за вольной жизнью уходили крестьяне польских магнатов и черкесской аристократии. В средневековой Европе сложился правовой обычай, который сформулирован в германской пословице «Городской воздух делает свободным» («Stadtluft macht frei»). История Донской республики знает схожий и хорошо известный правовой обычай — «С Дона выдачи нет». Это означало, что человек, ушедший на берега реки-республики, не выдавался своим бывшим начальникам или хозяевам. В XVI–XVII веках воздух Дона делал русского человека свободным.