Волкогоновский Ленин (критический анализ книги Д. Волкогонова “Ленин”) - [33]

“Ленин пришел в революцию сорокасемилетним, до это­го времени он работал в обычном понимании этого сло­ва — всего полтора года помощником присяжного пове­ренного. Вел шесть дед мелких воришек, ни одного дела не выиграл. По-настоящему никем, кроме Надежды Констан­тиновны, не руководил, а тут приходится заниматься го­сударственными делами гигантского масштаба. Он и теле- фоном-то плохо пользовался, без конца писал записки...”. Если помыслить по-волкогоновски, то Пушкин совершен­но не “работал в обычном понимании этого слова”. Но с каких это пор труд профессионального журналиста и ли­тератора не засчитывается в трудовой стаж? И из каких это “секретных архивов” портретисту ведомо, что предсе­датель Совнаркома кому-то писал записку, хотя можно было переговорить по телефону? А ведь Владимир Ильич соз­давал “Искру" и руководил работой редколлегии, причем не только этой газеты, но и других органов, в том числе и “Правды”. И почти не было такого дня, когда бы он не работал над статьей или книгой. А постоянное руководство ЦК партии, подготовка и проведение за границей совеща­ний, конференций, пленумов ЦК и съездов партии, руко­водство всеми провинциальными комитетами в России — это тоже не труд, не руководство людьми?

Другой характерный пример “честности” портретиста. В свое время, как непревзойденный аллилуйщик, он писал о трудах Владимира Ильича только в превосходной степе­ни, а теперь, настроившись только на хулу и глядя на него свысока “холодным взглядом историка”, он без тени сму­щения изрекает: “Ленин не был великим мыслителем”, а его философские работы — “довольно примитивны (?!), ос­нованы на комментариях Гегеля, Канта, Маркса” (Аргу­менты и факты, 1991, № 45). Только автор этой малогра­мотной фразы может точно разъяснить ее смысл. И разве Владимир Ильич не проявлял глубочайшего интереса к трудам Энгельса, Фейербаха?

Что же касается заявления о “примитивизме” ленин­ских философских работ, то их будут читать и изучать многие из грядущих поколений. А вот брошюры и книги самого Дмитрия Антоновича настолько примитивны и ос­нованы на комментариях (не Гегеля!) Брежнева, Андропо­ва, Черненко и Горбачева, пропаганде решений партсъездов, что даже сам автор теперь не согласится на их пере­издание. Так что вклад генерала в философию и историю весьма скромен, и сам он не подготовлен к серьезному ана­лизу трудов Ленина по философии, истории, политэконо­мии, социологии, статистике.

Невольно припоминается замечание Г. Матвееца о том, что принципиальность бывает разная: “Волкогонов, напри­мер, под старость заявил, что всю жизнь не тем делом занимался, не на той улице (приведшей его к генераль­ским погонам) жил. Сейчас он клянет “ту жизнь” (Совет­ская Россия, 1993, 17 июня). Клянет не только дело своей жизни, но заодно не устает порочить и творца великих идей, на пропаганде которых сам-то получил докторские дипломы.

Его, оказывается, “всегда поражала способность Лени­на к бездумному экспериментированию, имея в руках как предмет бредовых опытов классы, государство, народы, ар­мию” (т. 1, с. 310). А для того, чтобы уж окончательно опо­рочить героя своей книги, он заявил, что “ни один эпо­хальный прогноз Ленина не оправдался, хотя он очень лю­бил им заниматься... Несостоятельность пророчеств является, по сути, безоговорочным приговором человеку, считавшемуся гением”. (К слову заметим, что по желанию Волкогонова гений перестал быть гением).

Эту нигилистическую байку Дмитрий Антонович поза­имствовал у В. Чернова (бывшего министра земледелия Временного правительства, организатора мятежей в По­волжье против советской власти), который в статье, по­священной кончине Владимира Ильича, хотя и высоко ото­звался о его мастерстве “великолепно ориентироваться” в текущем политическом моменте и предвидении “ближай­ших политических последствий”, но и полагал, что Ленину присущи были “абсолютная беспочвенность и фантастич­ность... всех его программных идей и планов, рассчитан­ных на целую переживаемую эпоху”.

Но простительно заблуждаться Чернову, который с 1920 года обитал за границей и многого недопонимал, да и в начале 1924 года не все планы Владимира Ильича были реализованы. Но заместитель начальника ГлавПУРа яв­лялся знатоком ленинских эпохальных прогнозов, был оче­видцем претворения их в жизнь, без устали пропаганди­ровал их в массах...

Разве история не подтвердила правоту гениального ле­нинского предвидения о возможности победы социалисти­ческой революции в одной стране, причем не обязательно высокоразвитой в экономическом отношении, а конкрет­но — в России? Или не оправдалось предвидение Влади­мира Ильича, что победа Великой Октябрьской социали­стической революции стремительно ускорит национально- освободительное движение и приведет к краху колониальной системы империализма? Неужели не ясно, что события 1990- х годов не поколебали ленинского прогноза о том, что со­циализм — это светлое будущее всего человечества?

Неуклюже и цинично выглядит попытка Волкогонова обвинить Ленина в развале СССР. Заявив, что это сделали не Горбачев и не Ельцин, он с серьезным видом утвержда­ет: “Глубинная мина под Союз была заложена еще Лени­ным в 1920 году, когда Политбюро стало ликвидировать губернии и создавать национальные формирования. Это — главная причина распада СССР” (т. 2, с. 420).